Позже мы все-таки научились их различать. Вела была более непоседлива, выше Геры и носила очки. У нее выработалась привычка все время поправлять светлую оправу очков, и, возможно, из-за близорукости она слегка вытягивала голову вперед. В ней улавливалось нечто такое, что заставляло нас относиться к ней с уважением…
Над губами у нас уже пробивался пушок, и мы жили мыслью, что наше поколение призвано совершить небывалые революционные дела. Это воодушевляло нас, мы готовили себя к подвигам, опасности нас не пугали, и к мелким житейским заботам мы относились с пренебрежением.
Вела тогда училась в Пазарджике. Там я ее и встречал время от времени. Мне нравился ее звонкий смех. Казалось, что в будущем, за которое мы готовы были бороться, все люди будут такими открытыми, с такой же ясной и доброй душой, как у Велы.
Мы знали, что Вела — член РМС. Однажды она сняла со стены в классе портрет царя и повесила на его место портрет Ботева. И произнесла фразу, которая заставила некоторых позеленеть от злости. После этого авторитет Велы еще больше вырос в наших глазах.
В мрачный октябрьский день нам предстояло ехать в Лыджене. Мы собрались перед зданием вокзала в Пазарджике, веселые, шумные, неугомонные. От крепкого мороза лицо Велы разрумянилось. У меня не хватило денег на билет, и я собирал взаймы у своих одноклассников. У Велы не попросил — ведь я же мужчина… Она догадалась, подошла ко мне и дернула за рукав:
— Это что еще за гордость? На, возьми деньги.
В ответ я пробормотал что-то невнятное.
Мы ехали в одном вагоне. Вела очень возбужденно о чем-то говорила. Но я не запомнил слов. В моей памяти сохранились лишь интонации — голос звучал необыкновенно мелодично, ровное звучание прерывалось только тогда, когда она старалась выделить те или иные слова. Я тогда читал брошюру Марко Марчевского о проблемах любви и брака, однако прислушивался к голосу Велы, поэтому совершенно не мог уловить смысл прочитанного.
Вела подошла ко мне, взглянула на обложку, на которой были изображены мужчина и радостно улыбающаяся женщина с развевающимися от порывистого ветра волосами. Посмотрела на меня смеющимися глазами, и я весь замер в ожидании.
— Семью можно заводить, когда все в жизни определилось, а нам предстоят опасности, борьба. Не так ли, дружок?..
Это «дружок» в устах Велы прозвучало так мягко и ласково, что я готов был согласиться с чем угодно.
Позже Вела уехала учиться в Софию, и до нас доходили слухи об ее участии в студенческом движении. В одной из схваток с полицией она прикрыла своего товарища, угодила под ноги лошади и только чудом осталась живой. В другой раз во время студенческой демонстрации она несла красный флаг и не опускала его до тех пор, пока у нее над головой не засвистели нули. Тогда она сложила флаг, спрятала его под пальто и скрылась через узкие проходные дворы софийских домов. Мы слушали эти рассказы, и нам казалось, что наша деятельность крайне незначительна, что вот Вела действительно занимается настоящим делом, и наше мужское самолюбие страдало. А потом в революционной организации Пазарджикской гимназии произошел провал, и нам пришлось перейти на нелегальное положение.