Перед тяжелой дверью, обитой тем же бледным металлом, который я заметил на стенах библиотеки, Ле-Меж остановился и пропустил нас вперед.
Хотя столовая, куда мы вошли, была мало похожа на европейские, но все же многие из них могли бы позавидовать ее комфорту. Как и библиотека, она получала свет через большое сквозное углубление в стене, похожее на балкон. Но я сообразил, что эта комната была обращена наружу, между тем как из библиотеки открывался вид на сад, находившийся внутри расположенных короною гор.
В столовой не было ни центрального стола, ни варварской мебели, называемой стульями. Вся она была заполнена бесчисленными, очень низкими, табуретами из золоченого дерева, в венецианском стиле, густо устлана коврами спокойных и однообразных рисунков и усыпана туарегскими или тунисскими подушками. Посредине зала тянулась громадная цыновка, на которой, в тонко и искусно сплетенных корзинках, стоявших вперемежку с высокими серебряными чашами и медными тазами с душистой водой, находился завтрак, один вид которого обрадовал нас, как детей.
Ле-Меж, выступив вперед, представил нас двум личностями, уже занимавшим места на цыновке.
— Господи Спардек, — сказал он и я понял, что этой которого дадут ему возможность оценить гораздо больше, чем вам, все значение того, что я собираюсь вам здесь открыть.
С этими словами он подошел к каменной стене и нажал в ней пружину. Показался шкаф, плотно уставленный книгами. Он взял одну из них.
— Оба вы, — продолжал Ле-Меж, — находитесь во власти женщины. Эта женщина — султанша и неограниченная владычица Хоггара — называется Антинеей… Не подпрыгивайте от изумления, господин Моранж: вы все сейчас поймете.
Он раскрыл книгу и прочитал следующую фразу: «Прежде чем начать, я должен вас предупредить: не удивляйтесь, если я буду называть варваров греческими именами».
— Что это за книга? — спросил Моранж, бледность которого в ту минуту испугала меня.
— Эта книга, — ответил Ле-Меж очень медленно, взвешивая каждое слово и с выражением необыкновенного торжества в голосе, — эта книга — наиболее великий, наиболее прекрасный и наиболее совершенный из диалогов Платона: это — «Критий» или «Атлантида».
— «Критий»? Но, ведь, он не окончен, — пробормотал Моранж.
— Он не окончен во Франции, в Европе, повсюду, — сказал Ле-Меж. — Но здесь он окончен. Вы убедитесь в этом по экземпляру, который вы видите.
— Но какое отношение, — спросил Моранж, с жадностью просматривая манускрипт, — какое отношение существует между этим диалогом, который закончен… да, как мне кажется, он закончен… какое отношение между ним и этой женщиной, Антинеей? Почему именно она им владеет?