— Я не американец, — сказал иезуит.
— Вы белый, этого достаточно. Впрочем, как вам угодно. Счастливого пути!
— Счастливого пути!
Отец д’Экзиль сделал не менее тридцати километров к западу, когда наступил вечер. Свет угасал. Река, бывшая ручейком, когда он стал спускаться вдоль нее, теперь представляла собой внушительный поток, в молчании кативший свои серые волны.
Аббат шел часть ночи, затем еще весь следующий день. Человек этот казался неутомимым. Он останавливался только в прериях, чтобы попасти мула.
Он смотрел на него и раз прошептал: "Индейцы никогда не были жестоки к своим животным".
Около четырех часов день снова стал склоняться к закату, а он никого еще не встретил. Вдруг на берегу реки темный силуэт, который менее опытный глаз принял бы за мертвый ствол дерева.
То был индеец, удивший рыбу.
Отец д’Экзиль подошел к нему и положил руку на плечо.
— Тсс! — сказал рыбак.
То был старый, очень старый индеец. Кожа на его лице, цвета обожженной глины, была тверда, как рог, вокруг блестевших скул. На нем был старый непромокаемый плащ и странная фуражка с козырьком.
— Тсс! — повторил он.
Глаза его были устремлены на лесу его удочки, шевелившейся под корнями ивы.
Но он ждал напрасно и кончил тем, что вытащил удочку из воды.
— Рыба клевала, когда ты подошел, — тихим голосом, с упреком сказал он. — Ты испугал ее.
— Другая клюнет, — ответил иезуит.
Старик с сомнением покачал головою. Удочку он положил на откос и надел на крючок наживу.
— Чего ты хочешь? — спросил он наконец.
— Ты индеец из племени ута?
— Да.
— Арапин все еще вождь индейцев ута?
— Да.
— Отведи меня к нему.
— Не могу, — сказал индеец. — Арапин приказал мне быть здесь, рыбачить и следить за теми, кто пристает по реке. Но подожди, скоро тебя поведут к нему.
Послышался приятный и монотонный свист. Водяная курочка тяжело поднялась с места и пересекла реку, бороздя волны своими висящими лапками.
Старик опять принялся удить.
Скоро зашелестели сухие листья от легких шагов. Показалось два индейца. Рыбак сказал им что-то, указывая на отца д’Экзиля. Те сделали ему знак следовать за ними. Наступила уже ночь, когда они прибыли в лагерь, расположенный у устья реки. Над озером показалась луна, огромная и красная. Отражения ее плясали в ряби, образуемой волнами вокруг тростника, росшего у берега.
На лужайке, растянувшись в линию, высилось штук тридцать высоких конических палаток. Перед только что зажженными огнями взад и вперед проходили тени.
Провожатые привели иезуита к самой высокой палатке. Один из них вошел в нее, затем через несколько минут вышел, сделав ему знак войти.