Я по-прежнему люблю запрокидывать голову и упираться взглядом в небо — синее, бледно-желтое, грязно-сизое, маренговое, любое. И по-прежнему не принимаю лозунгов и девизов.
И вроде ничего жуткого не случилось. У меня не вырос живот, я не угодил в тюрьму, я не живу от попойки до попойки. В Интернете не зарабатываю, тоже плюс. Я потерял тебя, однако бывает и страшнее. Только не бей, бывает, честно. Знакомый моего знакомого (пусть будет Коля), который собирался порвать с опостылевшей подружкой, узнал о ее беременности. Засада, верно? Как новообращенный материалист, он уверен, что быть с нелюбимым человеком хуже, чем не быть с любимым. Колю съедает настоящее, меня греет прошлое. Картинки из него.
Как правило, вспоминается милая чушь. Как я торопился на лекцию, а ты со смехом вцепилась в мою ногу, чтобы не выпускать из постели. Чуть не оторвала. Или как ты съела тарелку нектаринов на свой день рождения. На стенку лезть охота, как вспомню. Затем шок отступает и накатывает легкая переливчатая меланхолия. С оттенками, полутонами, послевкусием. Кому расскажи об этом, он покрутит у виска и растолкует, что лучшие воспоминания — это первый поцелуй и закаты на крыше, а не тарелка с нектаринами.
Ну и пускай.
Может быть, сама того не ведая, ты бережешь меня от черствости и равнодушия. Мне подчас недостает терпения и воли быть справедливым с учениками. И все же я не отказываюсь от своих принципов — от разнообразия и равенства. Неизвестно, насколько получается им следовать. Если бы надо мной занесли меч и дали последнее слово, я бы сказал, что не учил детей тому, во что не верю сам, и не предъявлял им требований, которые не предъявляю и себе. Слабое оправдание, наверное.
Кира, возвращайся в Москву или домой, пожалуйста. К черту упрямство. Меня оно довело до того, что я фантазирую о плошке с оливковым маслом и о восьмичасовом сне. Это мечты, пригвожденные к земле. Так нельзя.
Возвращайся. К черту обиды и ментальные ранения. Какие бы потери мы ни несли, они не критичны при условии, что мы уцелели физически и не озлобились на мир.
Устал возмущаться и обличать
За окном ночи становились все длиннее, а для Романа — все короче. Он ловил себя на мысли, что приличных слов, чтобы описать его жизнь, осталось мало.
Туктарова из 8 «Б» без зазрения совести вытащила посредине урока планшет. Роман, вполоборота к классу рисовавший на доске схему прямых и косвенных дополнений, чуть не выронил мел.
— Роман Павлович, у меня важное сообщение, — оправдалась Туктарова, ловя на себе возмущенный учительский взгляд.