Исчезнувший академик, оказывается, был «потомком»!
Чьим потомком, я, честно говоря, понял не сразу. Потому что так же, как и каждый, с самого детства знал: человечество, все вообще Homo sapiens — двоюродные братья человекообразных обезьян. Остальные гипотезы — например, космического происхождения человека или что-нибудь подобное — никакого отношения к науке, естественно, не имеют.
— О господи, — прошептал я, вдруг подумав как обыватель: «Неужели и это пересмотрено?.. «Генетическая память», — подумал я, — все-таки тоже была «поповщиной».
И, вопрошая, я поднял вверх глаза.
На, конечно (сообразил я тут же), никакого общего пересмотра не было. А потомки отдельные, выходит, есть.!..
У меня начала медленно кружиться голова. Однако я все слышал: о том, что Разум ищет своих потомков, и только с ними устанавливает контакт, а потомки — вроде академика, мутанты, но они такие же, как люди, не отличишь! Только чувства у них другие, другие свойства и другие цели. Они не так понимают все…
Больше я ничего тогда не усвоил: какие цели, какие чувства, куда исчез академик?
У них единственный внешний признак (вот что я разобрал хорошо) — у академика была выпуклая верхняя губа.
…Мне кажется, прошло полчаса, а может, гораздо больше, но я все стоял в уборной. Давно закончил Петрович свой пересказ довольно здравым, по-моему, рассуждением.
— Едри твою мать, — так сказал Ваде Петрович, — вот это что, понял?!
Но Вадя, конечно, его не слышал. Я просто хорошо знаю Вадю, знаю хорошо его состояние после пяти стаканов. И выходит, что слушал все время Петровича один только я.
— Эх… — повторил Петрович, и я с ним согласился.
— Ты понимаешь, — продолжал Петрович, уже торжествуя, но с неожиданной завистью, — народная мудрость, — объяснил Петрович, — недаром это говорит: «Губа — не дура»!
А я стоял. Я один стоял в темноте, опираясь плечом о переборку. Давным-давно не было на кухне Петровича, давно прошагал Вадя, натыкаясь на стены, в мои комнаты, а я по-прежнему тут стоял.
Но когда я снова поглядел высоко — в окно над бачком, — мне показалось, что за окном светает! Потому что там, на балконе, была явно другая картина: из сиденья для унитаза действительно прорастали детские сани. И превращались они — действительно — в еловый крест!
Вот с этим убеждением я медленно пошел по коридору в свои комнаты.