К этому времени закончил свою лекцию и доцент. Он попросил студентов оставшиеся до перерыва пятнадцать минут спокойно посидеть в аудитории и в свете только что услышанного подумать о путях развития советской поэзии. Но едва доцент скрылся за дверью, зал взорвался сотнями голосов. Говорили обо всем, кроме поэзии. С ней после лекции, надо полагать, все было ясно.
Избирательность памяти поразительна. Странно, но эти пятнадцать минут ожидания звонка почему-то совсем не запомнились Ипатову. Пересел ли он к Светлане или же остался сидеть на своем месте, он совершенно не помнил. Записки же эти у него сохранились до сих пор. Сперва он берег их как зеницу ока, как память о своей второй любви, а потом, с годами, даже позабыл о них. Но они были и валялись где-то среди старых бумаг и конспектов. А недавно он вдруг их обнаружил и теперь время от времени перечитывал…
Только Ипатов примирился, что сегодняшний вечер придется скоротать без Светланы, как она, волнуя его своей улыбкой, быстро подошла к нему и сообщила:
«Идем сегодня!»
«Честное слово?» — засиял он от радости.
«Понимаешь, мы ждали в гости маминого брата, моего дядю, а он ушиб левое колено и не может двинуться!» (Вот молодец! Успела сходить, позвонить домой!)
«Говоришь, левое?» — с озабоченным видом переспросил Ипатов.
«Левое! — хмыкнула она. — А зачем тебе это?»
«Чтобы знать, чему мы обязаны сегодняшним культпоходом!»
Они спустились к телефону-автомату, и Ипатов, вопреки ожиданию, с третьего раза соединился с Музкомедией. Там шел «Вольный ветер». Светлана тут же призналась, что давно хотела посмотреть эту оперетту, ее очень расхваливал Альберт. Ипатов на какое-то мгновение задумался: как правильнее сказать — «посмотреть» или «послушать»? С оперой все ясно, а вот как с опереттой? Но махнул рукой: не все ли равно? Встретиться договорились у входа в театр, примерно за десять-пятнадцать минут до начала.
Чтобы успеть переодеться, поесть и достать билеты, оба сбежали с четвертой лекции по языкознанию. Но поехали, естественно, в разные стороны: она домой, он — в театральную кассу.
В кармане у него лежали всего два смятых грязных рубля. А так как занимать было некогда и не у кого, Ипатов с тяжелым чувством загнал какому-то мазурику свои единственные часы. Жалко ему их было до чертиков. Дело в том, что в боях за Сандомир разведчикам майора Столярова удалось захватить большие трофеи. Был среди них и ящик с именными часами, которые немецкое командование отправило на фронт для вручения особо отличившимся унтер-офицерам танковых войск. Часы были вручены в торжественной обстановке, но только не фашистским младшим командирам, а советским офицерам. И хотя это был не орден и не медаль, Ипатов очень дорожил подарком. А при случае даже говорил, что награжден именными часами за освобождение Польши. И вот сейчас «Гайнц Плюм» (фамилия унтер-офицера, выгравированная на крышке часов) навсегда исчез в плюгавом брезентовом портфеле перекупщика. Трем же сотням, полученным взамен, судя по всему, недолго предстояло оттопыривать задний карман ипатовских галифе.