– Не молчи, – попросил Самотрясов. – Чего ты молчишь? Кричи на нас – легче перетерпеть.
Но тот кричать не умел. Выговаривать за гнусное поведение. Только глядеть с тоской и истончаться без меры.
– Шел бы ты ко мне, – сказал Самотрясов.
Головой мотнул.
– Тогда я к тебе.
Снова мотнул.
Но Великан Великанович Самотрясов уже вышагивал в его сторону, опадая в размерах, пространства стремительно удлинялись, горизонты застилались кустами: карлику дойти до карлика, карлику великана не разглядеть.
– Ланя, – сказали сверху. – Беги, Ланя, домой. Саня твой плачет – покачать некому.
И Великан Великанович Самотрясов поспешил домой, радуясь и тоскуя, потому что ожидал его Саня Нетесаный, наследничек и продолжатель, – у других и того не было...
11
Ланя Нетесаный скучал по ночам в танке, на жизнь глядя через смотровые прорези.
Не пел, не перебирал струны, увядал без Арины в духоте железа.
Жизнь прежняя погорела. Гитара погорела. Привычки.
Уцелел только сундук дедовский, взрывом выкинутый в огороды.
Саня Нетесаный спал по ночам в сундуке, в брюхе тяжелой машины, подрастая, пятками выпукивал планки.
Сундук был сколочен прочно, на века, и пяткам пока не поддавался.
Ланины девки тоже жили в танках, по двое на машину: спали скорчившись, передвигались пригнувшись, лазали шустро по броне – и в люк. Вместо водителя, заряжающего, командира башни и командира танка: только что не стреляли и за рычаги не дергали.
Одна Фенька-угроба жила отдельно на просеке, важничала перед всеми в командирской машине "Опель".
С зеркальцем. С небитыми стеклами. Кожаными подушками цвета беж.
Талица-деревня не торчала на бугре-припеке, не подманивала издалека притомившихся путников: головешки горелые в который раз.
Жители разбежались по лесам-оврагам. Скот подох. Кур лисы передушили. Кошек – собаки. Собак – волки.
Даже ключ-живец, водяная жила, перемутился, иссяк и воды больше не давал.
В другие места утек, где потише.
Они были Талицей. Ланя с Саней да Фенька с девками.
На краю Каргина поля.
Избы железные. Избы на гусеницах. Избы с дизелями и пушками. И командирская машина "Опель".
Вымыли изнутри. Выскребли. Соломой обложили для мягкости. Земли подсыпали снаружи. Пробоины заткнули тряпьем. Печки к зиме спроворили: дым валил через задранные дула.
Танки с завалинками: и тепло, и тесно.
Тараканы завелись. Мухи на потолке. Мыши в подполе. Но пахло сладко – не выветришь – трупной гнильцой и горелым порохом…
Пришлепала по шпалам побирушка тетка Анютка: в котомке за спиной резные планки.
– Это у тебя чего? – спросили.
– Это у меня наличник. От избы от моей пожжённой. Куда ни приду, где ни прилажу, вот мне и дом.