А в лопухах за огородами, невидные по малости, смирно сидели задумчивые коротышки – Типа с Пуговкой да Типуля с Куделькой, взглядывая оттуда на жизнь; над Каргиным полем разгулялись орлы с воронами, играли, плавали, клохтали – знамением на добро, да только где оно, кому оно и когда?..
16
...гугукнуло заново.
Ширкнуло крылом напоследок.
Умчалось прочь – пернатый нетопырь.
Пробилась луна через завалы ветвей, ущербная, подозрительная, кошачьим глазом пощурилась на мир.
Было потом шевеление понизу, недолгое и затаенное, шумнуло разок и утихло: до лисьей темноты, до первого робкого досветка.
Потянулся жердяй после пьяного сна, спросил глухо:
– Как нам снилось-ночевалось?
Лежали они на полатях, кто как, тяжелые приподымали головы, а Масень Афанасий фыркнул недовольно, перевалился по привычке на пузо и охнул коротко.
За ним охнули другие...
Светало.
Нехотя оттекала мгла – под сосновые лапы, за дальние кусты, в глушь-непролаз.
Сидел на пне, посреди осмотренной не раз поляны, человек в богатых одеждах и стражи возле – с десяток. Стояли важно, глядели грозно, оружием зазря не брякали: команды не было.
Дома ли хозяин? Беда пришла.
– Так, – сказал жердяй и присвистнул невесело. – Немного погуляли да много наговняли.
Человек на пне был невелик ростом, плосколик и малобород, без особых примет-качеств. Запомнить его хотелось, чтобы не встречаться заново, отвалить при случае в сторону, отсидеться за кустом-валежником, но запомнить его было нельзя.
Отсморкался. Рукавом утерся. Сказал без выражения:
– Неспособие Божие тебе. За мутные твои помыслы.
Жердяй не ответил. Только сглотнул шумно и на небо пощурился. Как попрощался.
– Велик был, а ныне малишься. В забытье ума своего. Многие дурна нашей земле сделал.
Сказал жердяй с хрипотой – не своим – казенным словом:
– Худоумен я. Слаб разум имею.
А тот:
– Витийское твое глумление. Досадительные и хулительные слова. Воротись. Бей челом. Чтоб государь гнев свой отдал.
Жердяй – будто не он:
– Опасения туманят надежду мою. Мальство мое пред величием его – ничтожно.
– Воротись. В ноги пади. Милость князя как облак утренний.
Хлопнул в ладоши. Рукой отмахнул. Стража за куст ушла.
– Своих погони.
– Идите, – сказал жердяй. – Не взыщите. Беду навел – беду уведу.
Они и ушли: просить не надо.
Разбежались по полатям, замерли остолбенело до поры.
Один Масень остался.
– Спустись, – сказал человек с земли. – Поговорить надо.
Полез вниз, застревая в ветвях и чертыхаясь, уселся на нижний сук, спиной привалился к стволу:
– Чего тебе?..
17
Тот на него не глядел.
Вынул ножичек, поковырял пень, потом только укорил: