– Ты кто есть? Говори сейчас же.
– Имя мне, – отвечал жердяй, – Незамай Махотка – пахарь, Сосун Первушка – нищий, Ведёрка Иван – бочар, Головастик Кузьма – бобыль, Дунин Филя – торговый человек, Пирог сын Оладьин – попов сын.
– За всех не перестрадаешь, – сказал тот.
– Куда там, – сказал этот.
А Филя почесал щеку, ногтем сколупнул натёк.
Помолчали.
– Ну так что?
– Нет у меня. Упрятал по дороге.
Ножичком ковырнул в сердцах, поломал тычок:
– Глупец! Чего ты хочешь? Две летописи? Две истории? Запутаем потомков! Туманом отуманим!
– Не запутаем, – сказал жердяй. – Не глупее нас.
– Да твоя история – ужасы, войны, полоны с пожарами: "...встал род на род и воевать начали сами на ся..." Людям хочется доброго, милого, теплого прошлого, чтобы пример брать, – кто тебе поверит?
– Не для того писано.
– А для чего? Будущее туманно, настоящее невыносимо, – что ж ты их прошлого лишаешь?
Выдохнули оба.
– Жалко мне тебя, – сказал тот с чувством. – Родился ты не ко времени.
– Да я может всегда не ко времени. Что же тогда, вовсе не жить? "Аще Бог с нами, никто же на ны..."
И улыбнулся грустно.
Тот поулыбался в ответ, хлопнул негромко в ладоши.
Пришла стража. Рукава засучила. Вырвала из рук кабаненка. Завалила Филю на спину, лицом к небу. Ногой придавила.
– Это чего? – забеспокоился жердяй.
– Это мы ему глаза будем вынимать, – пояснил по-простому. – Потом другому. Потом всем. Пока летопись не отдашь.
– Да ты что?!
– А что? Есть у меня выход?
19
Мир затаился, пережидаючи.
Ветер затих до времени.
Люди, птицы со зверьем.
Где-то на высоте пронудел шмель и оборвал, как спохватился, – или это пронудела душа?
Минута зависла – не приведи Господь!
"...начнем рассказывать о бесчисленных ратях, великих трудах, частых войнах, многих крамолах, восстаниях и мятежах..."
– Да я может утерял, – сказал неуверенно жердяй и поозирался беспокойно. – В дупле схоронил. Позабыл где...
С неба глядел Масень Афанасий, голову свесив с полатей, с земли этот, лицом плосколик, Филя Ослабыш таращился в никуда – не сбросишь со счета.
Был он нелеп, беспомощен и смешон, смирно лежал на спине безо всякого шевеления, руки задирал с ногами: не человек – жук-притворяшка.
Жука кто пожалеет?
Разве что другой жук.
"...страшное было чудо и дивное, братья: пошли сыновья на отца, отцы на детей, брат на брата, рабы на господина, господин на рабов..."
Неплохо сказано.
– Шутишь, – сказал жердяй и зубом скрипнул. – Глаза?.. Ты этого не сможешь.
– Чего это не смогу? Смогу. Ему-то? Тоже мне – гамаюн-финик.
Ножичком поиграл.
Было уже не рано, солнце прожаривало без пощады, пот капельный: покончить поскорее с делом, ополоснуться, закусить в холодке.