Новых свозили отовсюду и на телеги наваливали, чтобы гадали на ухозвон, вронограй, куроклик, мышеписк, стенотреск, кошкомявк, а также по трепету тела, но вспухали волдыри к волдырям, мясо проедали до кости, и резал ножом чародеев с шептунами в мучительской лютости, рты забивал порохом, уши с носами, головы подрывал на осколочки.
С серебра мыли, с креста водой поили, вешали мешочки на шею со змеиной шкуркой и лягушачьей косточкой, но текло с пальцев, текло из ушей, глаза залипали и язык пух, и катился перед обозом ужас вслед за отрубленными головами, народ разбегался по чащобам – пустые селения на пути.
– ...ежели и есть какой грех... – чесался и вскрикивал, вскрикивал и снова чесался: – Из-за вашего же соблазна и измены... То и я человек, и я!!
Землю в ярости пустошил.
– Батюшка, – позвали снаружи. – Деревня цельная. Весь народ тут. Косолапые мужики, скверные человеки. Не пожелаешь сказнить, авось полегчает?
Царь сказал:
– Пожелаю.
Встала колымага. Отпахнули полог. Выглянул на свет – ликом зелен, взором безумен: бабы завалились без чувств да мужиков парочка.
Залипшими глазками поморгал на солнце, спросил срывисто, как словом плевался:
– Все – убегали... А вы – чего?..
Взглядом прожег без жалости.
– От меня-то? – сказал Кирюшка с колен. – Побеги только – ноги поотрываю.
Кулак показал с кувалду.
Долго смотрел на него – велик, могуч, зверообразен, спросил с интересом:
– Поотрывает?
Мужики загудели согласно:
– Киприан-то? Непременно и насовсем.
Подобралась на коленях Авдотька, пропела с поклоном:
– Прими, батюшка, подношение от Киприановой жены. Прохладиться с дороги.
Ковш протянула с квасом.
Сходу наскочил Схорони Концы, главный пресекатель отрав и умышлений, плетью вышиб ковш, копытами вознесся над головой, а Кирюшка залепил жеребцу в лоб – и навзничь.
Дергался конь в предсмертной судороге. Барахтался в пыли главный охранитель, из стремен выпутываясь. Ухмылялся батюшка-царь на нежданное развлечение.
Даже про свербёж позабыл.
– Экий ты... Страшила невозможный. Пойдешь ко мне? Уловлять и пресекать.
– Да хоть теперь! – заревел Кирюшка. – Мать родную не пожалею!
– А жену? Жену пожалеешь?
– Я-то?.. Ее-то?! – и в замах пошел.
А Авдотька – пока не уложили:
– Батюшка-царь, не бери его. Он без меня дурак!
– Дурак? – спросил царь.
– Не так чтобы очень, – степенно согласился Кирюшка и замах попридержал.
А она:
– Давай, батюшка, я его убью. На кой он? Буду уловлять, буду и пресекать. На что хошь сгожусь.
Грудью тряхнула со смыслом.
Заинтересовался. Губу облизал. Глаз положил с пониманием.
– Беру. Обоих. У стремени и при постели.