И Схорони Концы забурел от предчувствий.
Кому радость, а ему – карачун...
Тут царь увидел шута:
– Этот – чего?
Авдотька доложила с колен:
– Холопишко твой. Горох Вонялов сын Редькин. За рубеж утекал. Пойман. Приведен. Будет наказан.
– Пусть взойдет, – приказал. – Поговорить надо.
И полог задернул.
15
В колымаге был полумрак. Сухость и жар. Духота с вонью.
– Жив ли? Здоров ли?
Воняло протиснулся за полог и примостился в ногах.
– Жив, батюшка-царь. Здоров помаленьку.
– Ну и ладно. Живцам жить, мертвецов поминать.
Держал на коленях разукрашенный ларец, пригоршнями вынимал камни-самоцветы, пересыпал в горсти, подборматывал под нос, как жилу тянул сладостно, а они переливались цветным ручейком, взблескивали неяркими гранями:
– Ал лал, бел алмаз, зелен изумруд... Лал, лалик, лалец... Адамант – ангельская слеза, жемчуг – зерно гурмышское, хрусолиф, гранат, достокан... Это кто воняет, ты или я?
– Я, батюшка. С прошлых еще времен.
– Врешь, шут, врешь... Это мы воняем, мы все, не один ты. Мерзкие человеки, ехидины отродья…
Зажалился тоненько, головой затряс:
– Небесная доброта переменна... Без правды изгнан... Иду поселиться, где Бог укажет... Ждал я, кто бы поскорбел со мною, но утешающих не сыскать, и даже ты, Воняло, – ах-ах! – за рубеж потёк…
Голосом подрожал:
– Я тебя любил?
– Любил.
– На постелю брал?
– Брал.
– Так чего ж?
– Батюшка, – сказал. – Сказни меня и утешься.
Ответа не дал.
Перебирал камни, лицом зарывался, нюхал, покусывал, языком полизывал, а в глазах отблескивало пыточными угольками:
– Сливочки-переливочки, лей-перелей... В красных одеждах – кровь проливать. В черных одеждах – страх нагонять... Ибо высшим повелением воцарились, взяли принадлежащее... От предков наших, смиренных скипетродержателей... – Взвизгнул, деря кожу ногтями: – А чужого не возжелали, ни-ни!!
Ощерился.
Ногой пнул без жалости.
Воняло поскулил от боли и затих. Царь поскулил тоже.
– Кто я?.. Последняя нищета, грешный, непотребный холопишко... В колтунах и наготе... Но придет, придет день светлости и разгонит все тёмности! Подь сюда. Ближе. Еще. Тайну открою, тайну... Тебе одному!
Забормотал горячо, вонью обдавая и за ухо дергая:
– Брюхатые предатели... Криводушные ласкатели... Потому и места меняю, шатом шатаюсь... Шатом! Шатом! Шатом!..
– Ай! – дернулся шут, и кровь пролилась за ворот.
– Ты чего?.. – шептал. – Чего ты? На, на, возьми... Не отниму! Твое – тебе! Скажешь – царь наградил за службу... Обещал еще милостей... А если делаешь зло – бойся!!
Подхихикивал, дергаясь. Уха совал лоскуток. Подушки искалывал в исступлении.