И как только, трубы с обеих сторон заиграли сигнал о перемирии, Москвин присел на бруствер траншеи. Возле своего наблюдательного пункта, всего покрытого оспинами от попадания пуль и шрапнели. Чувствуя, как боль начинает охватывать левую руку, а тело начинает охватывать слабость, от кровопотери. Но офицер пытался хорохориться. Наблюдая, как нестроевые, и с русской, и с японской стороны, бродят между позициями. Совместно собирая раненых и погибших. От созерцания этой картины его отвлёк Карпенко, уже в фуражке и с винтовкой:
- Ваше благородие, разрешите обратиться! Тут вы это потеряли, - с этими словами солдат протянул офицеру его зажигалку, - И там этот япошка живой ясчо.
- Какой япошка? - удивился капитан, забирая зажигалку.
- Да тот, которого вы подстрелили, ваше благородие, - тут же ответил солдат, - Только он отходит. Я его к япошкам снесу?
- Неси, - ответил офицер, - Только винтовку оставь.
Карпенко оставил винтовку рядом с офицером, выпрыгнул из окопа, подхватил умирающего японского офицера на руки и направился к ближайшим японским позициям. Буквально на другой стороне оврага. Не обращая внимание, на волочившуюся за ними саблю японского офицера, зацепившуюся темляком за запястье японца. И Москвин понял, что японцы смогли закрепиться на позиции полка. Захватив северо-восточную часть позиции. Правда, вторая линия обороны осталась за русскими. Хотя командные пункты, и полка, и батальонов, теперь и оказались на передовой. И баюкая раненую руку, Москвин наблюдал за обстановкой, и за тем как солдаты его роты достают из траншеи, погибших и раненых, с обеих сторон. Относя японцев к проволочному заграждению, а своих, вынося в тыл.
- Ваше благородие, - послышался снизу из траншеи голос Сидорова, - Санитар. Надо бы вашу руку посмотреть. И выпейте. Трофейное. Полегчает.
С этими словами кондуктор протянул офицеру металлическую, плоскую флягу. Который, глянув, на поднявшегося на бруствер траншеи моряка, отметил про себя появившиеся на ремне японскую кобуру с револьвером, и цепочку от часов, уходящую в брючный карман. Которых до этого не было.
- Мародёрствуем? - произнёс офицер, взяв флягу и сделав глоток явно японского крепко-алкогольного пойла. И тут же вздрогнув, так как пришедший с кондуктором, матрос, с холщёвой сумкой, украшенной красным крестом, через плечо, взялся за его руку и стал обмывать рану, явно чем-то спиртосодержащим, стараясь удалить всё, что налипло на рану.
- Ни как нет, ваше благородие, - не согласился с офицером Смирнов, - Это трофеи. Вот если бы я эти часы взял, чтобы их продать, а деньги пропить, то это было бы мародёрство. А я их взял, чтобы мне было сподручнее служить нашему государю императору. Значит это трофей, а не мародёрство.