И тут мимо капитана пробежал с безумными глазами, потерявший винтовку и фуражку Карпенко. И попытался было убежать в ход сообщения, но его остановил окрик капитана и ладонь матроса схватившего убегавшего солдата за ремень и выдернувшего его назад из хода сообщения в траншею, со словами:
- Кудыть собрался, шельмец!
- Куда собрался Карпенко? - только и спросил Москвин, когда поймавший унтера матрос толкнул его к офицеру.
- Так, вашброть, жуть, то какая, сначала это пламя, из окопов, японцы же живьём горели, а теперь и вот. Это. Вот и не совладал с собой, - только и произнёс, стоявший взлохмаченным, с безумным взглядом унтер.
- Это наше оружие, - отрезал Москвин, - И тебе оно не опасно. Всё понял?
- Так точно вашбродь. Усёк, - закивал головой унтер, - Всё усёк.
- Тогда марш на позицию! - рявкнул Москвин, отвесив затрещину солдату, - И найди свою фуражку и винтовку.
И тут капитан услышал голос Сидорова:
- Вашбродь, сигнал. Только я ваши сигналы не знаю.
Капитан прислушался и узнал в звуках сигнального рожка, что были слышны из тыла, сигнал к атаке. Капитан выглянул из окопа и огляделся. Было, похоже, что такие сигналы звучали по всей линии обороны. И везде из окопов поднимались в атаку русские солдаты. Собираясь взять в штыки, потерявшего наступательный порыв, а местами и бегущего противника. К тому же, по железной дороге, полз бронепоезд. Ведущий, с ходу, плотный огонь, по японцам. Он уже буквально разрезал пополам первый эшелон японских войск. Ведя массированный огонь во фланг. И надвигался на застывшие в смятении резервы противника. А чуть дальше от него, во главе наступающей русской пехоты, по тракту пылили, три автомобиля. Едущих в атаку задним ходом. Впереди шли два необычных, с какими-то 'тазиками', вместо пассажирских мест автомобиля. С каждого из которых, раздавались голоса пары пулемётов Гочкиса. А следом за ними, чуть отстав, пылил автомобиль адмирала Вирениуса. С которого два матроса вели огонь из автоматических карабинов. Правда, в этот самый момент, именно этот автомобиль замер, его водитель замахал руками. И десяток солдат, облепив автомобиль, покатили его в свой тыл. И осознав, что участие в атаке не принимает только его рота, Москвин же взревел, буквально дурным голосом, давая сигнал к атаке:
- Рота, в атаку! За мной! Марш!
И капитан, сжимая наган в здоровой руке, первым полез из траншеи наверх. За ним поднялись и стрелки и моряки. Только артиллеристы остались в своих дотах. Поддерживая, оттуда, огнём порыв пехоты. Ручной пулемёт дал длинную, на остаток ленты очередь. Которая буквально резко прервалась, но пулемётчики, скрывшись в траншеи, сумели быстро устранить задержку. И показавшись вновь, за бруствером траншеи, стали своим огнём препятствовать, оставшимся по ту сторону проволочных заграждений японцам, перебраться на эту сторону. Причём как заметил Москвин, если его стрелки действовали каждый в одиночку, то моряки разбились на группы, по четверо. И обязательно в группе был кто-то, с автоматически оружием. Которое матросы не стеснялись применять. А остальные трое, без зазрения совести, атаковывали втроем ближайшего японца. Сначала японцы приняли штыковой бой. Но очень скоро, в тылу японских войск рожки заиграли выход из боя и оставшиеся в живых японцы стали уходить, через проходы в проволочном заграждении. И тут, и в тылу русских войск, рожки стали играть отход. И Москвин приказал всем отходить в окопы. И как только между русскими и японцами образовалась нейтральная территория, как на японской стороне подали сигнал о перемирии. С русской стороны японцам ответили таким же сигналом. И в наступившей тишине, с двух сторон на нейтральную полосу, выдвинулись два старших офицера, в сопровождении сигнальщика с трубой и солдата с белым флагом.