Но разговор не ладился. Варвара знала о Василии Лузе столько же, сколько и сам он, а Луза вспоминал о Варваре Ильинишне ежедневно и как будто уже давно и досыта наговорился с ней о житейских делах.
Выручил Ван Сюн-тин.
— Надо мне одна фабрика исделать, — таинственно сказал он Варваре.
Речь шла о военной мастерской, которую Ван Сюн-тин предполагал организовать где-то в глухих лесах Манчжурии, и ему нужны были опытные люди. Варвара предложила ему прислать партизанских жен на выучку в Сен-Катаяму. А Ван Сюн-тин, говоря, что никаких жен и детей теперь у них нет, все — бойцы, рассчитывал, наоборот, захватить человек тридцать женщин отсюда. И разговор, полный взволнованности, начался, все более оживляясь и разрастаясь. Ван Сюн-тин рассказывал, как приходится строить новую жизнь на полях сражений, как манчжурские крестьяне распахивают окровавленные и дымящиеся поля, как заселяют они брошенные окопы, делят помещичью землю, а Варвара, всплескивая руками и радостно вскрикивая, перебивала огородника рассказами о корейцах, точь-в-точь похожих на вансюнтиновских китайцев, будто они невзначай, сами того не зная, говорили об одних и тех же людях, об одних и тех же местах. Схожесть рассказов создавала чувство, что все были вместе и никогда не разлучались надолго.
Послушав немного Ван-Сюн-тина, Ольга разыскала Чаенко и стала расспрашивать его о Шершавине, но узнала немного. Узнала, что жив и здоров, хорошо бьется, по-прежнему азартен, по-прежнему трудно выносим в работе и что если ему, Чаенко, сейчас не удастся привезти десяток передвижных рации, то неизвестно, что Шершавин с ним сделает.
В это время вошел Осуда и громко крикнул шедшему за ним Ю Шаню:
— Слово даю, дам!
— Триста?
— Триста.
Бросив беседу с Варварой Ильинишной, Ван Сюн-тин подскочил к Осуде.
— Куда триста?
Он остановил входящих Ю Шаня, Шлегеля и Чэна.
— Я пустил двадцать танковых моторов на маслобойках и мельницах. Я пустил десять моторов на золотых приисках. Машины, делающие окопы, роют оросительные каналы. И такой был у нас уговор, Чэн, помнишь? Ты тоже помнишь, Ю Шань? Все, что кончило воевать, люди и вещи отходят ко мне. Разве у нас не было такого уговора?
Шарахаясь от пронзительной речи Ван Сюн-тина, Шлегель пытался пройти к столу.
— Совесть надо иметь, — сказал Ю Шань. — Разве ты и так не берешь всех раненых, способных двигаться?
Он отстранил от себя Ван Сюн-тина и взял под руку Марченко, которого уже держал за плечо Шуан Шен. Потряхивая золотыми кудрями с чуть заметной седой искрой, Марченко улыбался и говорил:
— В этом квартале, честное мое слово! Обоим отгружу, честное мое слово! Утроим, учетверим план — и стройматериалы у вас будут.