В комнате стоял такой шум, что говорить, не повышая голоса, стало невозможно. Теперь уже все кричали, как перед большим собранием на открытом воздухе.
Гаврила Янков, обнимая и целуя Варвару Ильинишну, громко убеждал Чэна, что ледяные плотины себя полностью оправдали и что если Шлегель даст холодильный завод, то за гидростанцию он, Янков, ручается определенно.
К Ольге подошел Хаяси, крепко пожал ей руку.
— Кажется, я возвращаюсь в Японию, — сказал он по-английски. — Я буду помнить вас. Вы много сделали для наших ребят.
Ольга не успела ему ответить: раздался властный металлический голос Шлегеля:
— За стол! Варвара Ильинишна, слово!
Гости, не договорив о делах, шумно усаживались за стол и, поглядывая на Варвару, приступали к еде. Сидеть, ничего не делая, они были не в состоянии.
Варвара Ильинишна встала, засучив рукава и оглядывая затихший стол.
Вот сидят рядом: безусые и седые, командиры и председатели, подпольщики и рыбаки, и за каждым из них стоят люди, товарищи и ученики. За каждым из них стоит жизнь, какой хватило бы на десятерых. За каждым из них стоит будущее, какого никогда не знал человек на старой, запущенной земле.
— Выпьем за советскую власть, что она из нас сделала! — сказала Варвара. — За советскую власть!
Помолчала, подумала.
— Да вот за тех, кого еще нет с нами, кого завтра увидим, — и кивнула в сторону окна.
За окном, на узкой и шумной улице, неистовствовал народ.
Кто там пел и кричал острым и нервным голосом?
Кто в эту ночь увидел будущее?
Слово Варвары Ильинишны было таким, после которого уже ничего не следует говорить, и понемногу гости стали стихать, успокаиваться, заговорили о фронте.
С разбегу ударившись о советские рубежи, война как бы разлетелась осколками. Дрались в Японии, дрались в Шанхае, корейские мужики жгли помещиков, а манчжурские захватывали города, раздробленные советскими авиадесантами.
Японские армии, отскочив от советских рубежей, сначала залегли на границе, но фронт быстро перемещался в их тыл. И они уходили к югу, в дебри Китая, поднимая десятки маленьких уездных войн, зовя к себе монголов, обещая великое счастье китайским магометанам и натравливая уезд на уезд, генерала на генерала, купца на купца.
Начинался великий пожар Востока.
Но за японцами двигались безногие и безрукие устные агитаторы Ван Сюн-тина, железнодорожные партизаны Ю Шаня, отряды Чэна, и кто-то строил уже заводы и на изуродованных войной танках пахал освобожденную землю, еще мокрую от крови.
— И-их, если б цемент была! — завистливо вздохнул Ван Сюн-тин в самый разгар военных суждений.