— Замолчи, систему нельзя критиковать, это запрещено.
— Какое лицемерие!
— Дело не в этом. У стен есть угли, не забывай об этом. А у тебя чересчур длинный язык, с ним ты наживешь себе врагов.
— Ну и что? Если люди недовольны происходящим, почему они не выходят на улицы, чтобы во весь голос заявить об этом?
— Ты еще слишком молода и неразумна, Яна. Ты что, не понимаешь, что в Румынии все люди беспрекословно делают то, что им велят?
— Нет, я не понимаю.
— Заруби себе на носу одну вещь, Яна. Если однажды утром Чаушеску, встав с постели, решит, что следует повесить все население страны, никто не только не возмутится, но даже найдутся люди, которые услужливо предложат принести ему веревки.
Я послушалась его совета и прикусила свой длинный язык, но в глубине души возмущение осталось. Я еще больше погрузилась в мир книг, начала сочинять стихи и увлеклась изучением иностранных языков. У меня были к этому способности, думаю, от моего отца, мать которого была словенкой, а отец — чешским архитектором, эмигрировавшим в Румынию перед Второй мировой войной. Мои дедушка с бабушкой иногда рассказывали мне о Бухаресте былых времен — «маленьком европейском Париже», очаровательном и культурном городе. К сожалению, столица с тех пор сильно изменилась… Как бы то ни было, мои бабушка и дедушка разговаривали на сербском языке, и отец, говоривший на нем дома, в свою очередь, научил ему меня. В школе я старательно изучала английский язык, продолжая занятия дома; почти все время я проводила на балконе, где часами исписывала тетради своими стихами и поглощала английскую литературу, пока однажды отец не пришел поговорить со мной:
— Почему бы тебе не пойти прогуляться?
— Зачем?
— Яна, это ненормально, что ты сидишь дома одна. В твоем возрасте следует гулять с друзьями.
Его замечание немного смутило меня, но совершенно не изменило моих намерений. Внутренний мир вещей казался мне гораздо привлекательнее их внешнего облика. К тому времени я уже поняла, что не создана для офисной работы. Основываясь на моей любви к искусству, я решила учиться стенной росписи: в Румынии не было недостатка в старых памятниках, подлежащих реставрации. В университете у меня был доступ к французским книгам и газетам. В то время это был единственный способ узнать, что происходит за рубежом. Так я выучила французский язык.
Проучившись три года, я начала работать. Основными объектами были церкви, но однажды я приняла участие в реконструкции дворца Гики Тея[9], воздвигнутого в XIX веке в Бухаресте, который предприниматели собирались превратить в ресторан. Стройплощадка была огромной, и наша команда насчитывала несколько десятков человек. Во время работ обнаружились неплохо сохранившиеся фрески. На место прибыл ответственный чиновник из Министерства культуры в сопровождении представителя Министерства туризма. Первый утверждал, что необходимо оставить фрески, второй настаивал на том, чтобы достроить ресторан и выкрасить стены, согласно проекту. Противостояние затянулось на несколько дней. Все это время мы бездельничали, слоняясь по стройке… Однажды после обеда, когда члены бригады, не зная чем себя занять, собрались расходиться по домам, внезапно разразившаяся гроза заставила всех укрыться внутри здания. Дело было летом, стояла сильная жара. Следуя внезапному порыву, я решила не дожидаться, пока закончится ливень, и, распрощавшись с товарищами, бросилась под струи проливного дождя. За мной устремился один из коллег. Раньше мы никогда с ним не общались. Я попыталась его отговорить: