— Больница округа Уайт.
Они не мешкали ни секунды — не успели даже его поблагодарить. Тут же сели в машину и помчались.
Ехали они в смертельной тишине. Двигатель выл: Лидия давила на газ, почти всю дорогу превышая скорость почти вдвое.
Прошу тебя, Господи. Прошу тебя. Прошу тебя, пусть с ним все будет в порядке.
Они с визгом тормозов подрулили к больнице, кое-как запарковались и побежали внутрь.
Время, казалось, замедлилось, когда Дилл окинул взглядом ярко освещенный приемный покой скорой помощи. Было странное несоответствие между тем, что он видел, и тем, как происходящее воспринимал его мозг — или, скорее, отказывался воспринимать.
Отец Трэвиса сидел в углу, бил себя кулаками по вискам и плакал. Рядом с ним стояли двое полицейских. Им явно было не по себе.
Мама Трэвиса лежала на полу и рыдала. Три медсестры гладили ее по спине, пытаясь утешить.
Что-то внутри у Дилла сорвалось с цепи. Что-то, что до сих пор стояло на якоре в ревущем хаосе бури. Отвязавшись, оно стало биться и метаться со всей неистовостью и безрассудством: пылая, разламываясь на куски, уничтожая все вокруг. Он перестал видеть цвет, перед ним была лишь закручивающаяся, воющая свинцово-серая пустошь. Но боль не приходила. Как океан отступает от берегов перед цунами, все в нем отступило и смолкло. А потом нахлынула боль.
Дилл никогда не говорил на иных языках. Святой Дух не проявлялся в нем подобным образом, равно как и не позволял ему брать смертоносных змей. Но на полу окружной больницы он кричал на каком-то страдальческом и чуждом ему языке скорби. Он не сознавал, что Лидия, тоже крича и рыдая, опустилась рядом с ним на колени, схватив его за руку так, словно если отпустит, то скатится с земного шара.
* * *
Когда он наконец вошел домой, мать резким тоном спросила:
— Где ты был?
Но, увидев его взгляд, его лицо, добавила настороженно:
— Диллард! В чем дело?
Дилл еще ни разу не произносил этих слов вслух, но уже успел их возненавидеть. Как будто это было какое-то ужасное заклятие, от которого все становилось еще реальнее. Слова были как колючки у него на языке.
— Трэвис мертв.
— Ты же не о своем друге, Трэвисе Бохэнноне?
Дилл сел, обхватил голову руками и оцепенело уставился на кухонный стол.
— О нем.
Мать ахнула и поднесла руку ко рту.
— Боже милостивый, — прошептала она. — Бедная Анна Мари. Что случилось?
Дилл покачал головой.
— Он был… спасен?
Дилл ждал этого вопроса и все же задумался над тем, как именно ответить.
— Он нашел свое спасение.