Они сели на подвесные качели на крыльце, и те скрипнули под их весом и стали медленно покачиваться.
— Их поймали, — произнесла Лидия. — Мой папа слышал об этом от одного пациента: он из управления шерифа.
— Серьезно?
— Да.
— Прошло всего три дня.
— Ага. Кажется, что больше.
— Знаю.
— Выяснили, что произошло? — спросил Дилл.
— Два идиота, подсевших на метамфетамин, были на вечеринке в Куквилле. Хотели купить наркоты, но денег у них не было. Один из них видел Трэвиса с его дровами, когда чуть раньше ездил проведать свою бабушку. Ну и он такой: «Я, кажется, знаю, где можно быстро достать наличку».
— Но зачем они в него стреляли?
— Когда их поймали, оказалось, что эти двое едва знакомы. Они, собственно, тем вечером и познакомились. Даже не знали фамилий друг друга. Поэтому один сразу же сдал другого — того, кто стрелял. Он сказал, что, когда они уехали, стрелявший все объяснил. Якобы он выстрелил в Трэвиса, потому как подумал, что он схватил палку или бейсбольную биту.
— Дубинку.
— Да, — сказала Лидия. — Они убили нашего друга из-за ста двадцати трех долларов.
Ей было больно произносить это вслух. Они убили нашего друга. Эта фраза вызвала острый, резкий приступ боли, прорвавшейся сквозь белый шум в ее голове.
— Надеюсь, они будут гореть в аду, вечно.
— Я тоже надеюсь, с ядовитым плющом под кожей. — Лидия знала, что способна испытывать презрение к некоторым людям. Но даже ее саму сейчас удивило то, как сильно она желала, чтобы убийц Трэвиса постигло несчастье.
Для февраля было нехарактерно тепло. Слышались голоса птиц, которые обычно начинали петь только весной.
Лидия надела простое черное платье, а Дилл — дешевый черный костюм, принадлежавший его отцу. Костюм сидел на нем неважно, но все же лучше, чем мог бы, ведь Лидия успела наспех его подправить. Какое-то время они раскачивались молча. Сидели, соприкасаясь ногами, словно для того, чтобы напомнить друг другу о своем присутствии.
— Я не могу спать, — сказал Дилл. Едва ли ему нужно было говорить об этом. Его лицо выдавало больше, чем он мог облечь в слова.
— Я тоже. Часов, может, десять всего поспала за эти три дня. — Да и у нее не было необходимости это говорить.
— Каждый раз, как начинаю проваливаться в сон, я обо всем вспоминаю и резко просыпаюсь.
— Я все-таки смогла ненадолго уснуть несколько раз. И после пробуждения секунд десять ни о чем не помнила. Потом вспоминала. Так что, похоже, секунд сорок в общей сложности мне удалось об этом не думать.
— Я вообще не представляю, что когда-нибудь буду снова чувствовать себя нормально, так, как раньше.