Тут весь секрет в том, что люди сами загоняют себя в рамки, которые для них никто не устанавливал, – все пытаются проводить линии внутри условного квадрата. Люблю эту задачку. Она не про логику, а про свободу. Про то, как люди боятся перейти через черту, которой на самом деле нет. И не потому что опасаются какого-то наказания, а потому что привыкли, что нельзя за флажки, даже если они ненастоящие. Я так и сказал, когда меня вызвали к доске. Никто не решил задачку, поэтому я поднял руку. И всё это подробно объяснил. Наверное, даже слишком подробно.
Вообще, получилось нечестно, ведь я уже знал решение – года три назад наткнулся на эту задачку в одной не самой интересной книге. Но ведь я и вправду тогда сам решил её и подумал о свободе, о флажках, а теперь лишь притворился, что сделал это сейчас, на занятиях. Всё равно я почувствовал себя обманщиком, и чем больше меня хвалил профессор Тёрнер, тем мне становилось паршивее. А потом и Эшли меня похвалила, и я ей всё рассказал – сразу, как только мы вышли на Кармен-авеню и отправились на обед в Магнусон-центр. И она поняла. Сказала, что это не ложь, что я вообще молодец, потому что справился с задачкой ещё три года назад, а профессор Тёрнер сказал, что даже для нашего возраста она сложноватая.
Меня всё это приободрило. Я уже давно не получал удовольствие от того, что могу вот так открыто говорить правду, показывать, что на самом деле чувствую. Наверное, поэтому я с такой лёгкостью заговорил на американской литературе про то, как мир превращается в набор строчек, а после занятия подошёл к профессору Джей и признался, что не хочу писать эссе по «Ночь нежна».
– И почему же?
А я сказал, что «Ночь нежна» ненастоящая. То есть, может, она и была когда-то настоящей, но сейчас я в неё не верю:
– Слишком рафинированная.
Да, я так и сказал: refined, хотя по-английски это не совсем то. Добавил ещё, что все эти метания сытых людей навевают скуку. И что это довольно глупая жизнь, когда ты поначалу только жрёшь, а потом только и думаешь, что бы пожрать этакое, ещё не жратое. Я почти буквально процитировал Стругацких, но профессор Джей, конечно, этого не понял – не думаю, что он их читал. Не знаю даже, переведён ли «Град обречённый» на английский. Но тогда я подумал, что не смогу точнее высказать свою мысль.
Профессор Джей чуть вытянул губы и насупился. Я уж решил, что он опять не отреагирует на мои слова, а он отреагировал. Сказал, что без эссе мне не обойтись, но я могу написать что-нибудь другое – главное, чтобы я использовал всё, что мы прошли по средствам художественной выразительности: метонимии, гиперболы и всё такое. Я даже не успел согласиться, а профессор Джей уже предложил написать зарисовку по какой-нибудь картине: