Бессонница (Рудашевский) - страница 92

Я остался один. Растянулся на кровати, прикрыл голову подушкой и подумал, что хотел бы вот так путешествовать. Смотреть, как зима за окном сменяется весной. Как из-под снега показываются первые цветы. Встречать в супермаркетах амишей и других чудаковатых людей, разговаривать с ними, записывать наши встречи, рассказывать в небольших зарисовках о том, как они живут, о чём думают, а потом ехать дальше и никогда не знать, где наша общая дорога закончится и какими будут наши последние слова. И чтоб всё было как у Джонни Кэша:

I don’t care where I ride,
I’ll let my feet decide[13].

Когда вернулась Эшли, я заметил, что она по-прежнему держится за ушибленный локоть. Вспомнил, как она неуклюже, задрав ноги, вывалилась из кровати, и, не сдержавшись, усмехнулся. Эш по моему взгляду поняла, в чём дело, и с возмущением крикнула:

– Эй! Мне было больно!

В следующее мгновение она уже сама не сдержала смех и в отместку за это ударила меня подушкой. Если б не вмешательство Крис, мы бы устроили на кровати очередное побоище.

– Ты в порядке? – спросил я чуть позже.

– Да, пустяки, – Эшли улыбнулась, показывая, что ушиб всё-таки был не такой болезненный.

Собирая вещи, мы с ней опять разговорились про путешествия, про встречи с разными людьми, про моё желание писать об этих встречах, а потом Эш спросила:

– Значит, я была права. Ты действительно хочешь стать писателем?

– Не знаю. Я просто хочу писать.

– Разве это не одно и то же?

– Не знаю.

– Хочешь, чтобы потом кто-то заучивал цитаты из твоих текстов?

– Не знаю.

– Думаешь, так вообще бывает?

– Как?

– Ну, постоянно ездить, ничем толком не заниматься и просто писать?

– Не знаю… Но тут как у Кэша.

– Это как?

И я процитировал, чуть растягивая слова, потому что в голове сразу заиграла музыка:

I’m not a savior and I’m not a saint,
The man with the answers I certainly ain’t.
I wouldn’t tell you what’s right or what’s wrong,
I’m just a singer of songs[14].

– И это всё про меня, – вздохнул я. – Если я буду писать, только так. Не хочу никого учить. Зачем? Буду рассказывать истории – так, как сам их почувствовал. Как братья Лувин с их «Mary of the Wild Moor», как Кристофферсон с его «Darby’s castle», как Пакстон с его «On the road from Srebrenica», как сам Кэш с его «Don’t take your guns to town». Не буду никому объяснять, как поступать и какой делать выбор. Я и сам этого не знаю. Никаких рецептов или оценок. Ведь сейчас каждый стал судьёй. Вначале закажет помидоры с доставкой и выставит им твёрдую шестёрку с комментарием: «Немного мелковаты», – потом пролистает «Сто лет одиночества» и снисходительно оценит его на семь с половиной звёзд, написав: «Не хватило саспенса и более чёткой структуры. Под конец надоедает однообразием, автору следовало поработать над концовкой». Мы будто попали в идеальный мир школьника, где можно встать на место учителя и всё забрасывать своими липкими оценками. Так что нет, оценивать или судить я ничего не хочу.