Недалеко отсюда город, где около ста тысяч жителей, а здесь совсем безлюдно. Чувствуем себя первобытными людьми, можно даже не прикрываться. Впечатление такое, что, кроме ласково щебечущих птиц, тут никогда никого не было. Захочется перед уходом сказать кому-нибудь «до свидания», так разве что все тем же птицам, но и они, непоседы, вдруг взяли и улетели куда-то к легким, воздушным облакам.
Лес стоит высокий, огромный, подпирая небосвод. Он растянулся на целую тысячу гектаров, и, кажется, стоит отойти на несколько шагов в сторону — и уже не выберешься из чащи.
Наш проводник по извилистым, узким, уходящим неведомо куда тропам — Юра Якимович. Лицо его загорело до черноты, и серые глаза кажутся совсем белыми. Светлые, в мелких завитках, коротко остриженные волосы выгорели, стали пепельными. До чего же красивый, обаятельный парень…
Юра родом из Полесья, отец его, и дед, и прадед были лесниками. О каком-нибудь слабеньком, хилом ростке не больше мизинца он говорит:
— Посмотри только, приглядись, как он тянется! Землю ни о чем просить не надо, она сама поможет этому сосунку выбраться на свет божий, позаботится о нем по-матерински, чтоб набрался сил, выстоял против непогоды, стал настоящим деревом. А там уж пусть старается, выпускает новые ростки, делает свое дело…
По натуре Юра человек вроде бы сдержанный, молчаливый, но о лесе может рассказывать часами. Все то, что он показывает и объясняет, наверняка встречалось нам и раньше, но мы, горожане, смотрели на них невидящими глазами. Будь сейчас другое время — отпуск, к примеру, — я с величайшим удовольствием надел бы широченную соломенную шляпу или просто бумажный «пирожок» и дни напролет ходил бы за Якимовичем, как послушный ученик. Но до того ли теперь? Теперь у нас одно желание: чтоб кончился быстрее этот затянувшийся марш.
И вдруг снова остановка. Что случилось? Оказывается, пропал этот кривляка Шемшур. Только этого не хватало! И куда он запропастился? Купаться с нами купался, это точно, и когда сели перекусить и каждый вытащил из своего рюкзака провизию, он, это я хорошо помню, с гордостью показал нам куски приправленного пряностями мяса, которые жена завернула, чтоб сохранились в прохладе, в капустные листья. У реки никого не осталось, и все же он словно в воду канул. Разумеется, мы посылаем на его голову тысячу проклятий. Кто-то, витиевато выругавшись, готов поспорить, что Шемшур просто озорничает, прячется где-то здесь, рядом, и смеется про себя над нами. Что ж, если так, пусть катится ко всем чертям! Хватит с нас его фокусов, у каждого своя дорога, и нечего зря время тратить… В ответ на это Елисеев говорит со злостью: