Командир уж который раз внушает нам: лишь в том случае, если каждая пуля попадет в цель, мы сможем продержаться до ночи, а там — прорваться в лес. Сам он пускает в ход свой автомат только тогда, когда немцы находятся в нескольких метрах от дзота.
Одна за другой влетели в дзот три гранаты. Политрук ответил двумя короткими пулеметными очередями. Ивашин крикнул:
— Вы слышали мой приказ? Из пулемета стрелять, когда они попытаются ворваться!
Тут он увидел, что у политрука раздроблено колено. Он перенес раненого в дальний угол и проговорил:
— Прости, политрук… А я надеялся, что в случае чего ты меня заменишь…
Несколько минут относительной тишины. Доносятся отдельные слова немецкой команды, ругательства — каждое слово гулко отдается в голове. И вдруг снаружи кто-то тихо произносит по-русски:
— Командир, вы живы?
Вероятно, не только у меня одного где-то в глубине сознания еще теплилась надежда — что-то должно произойти, откуда-то придет спасение, подоспеет подмога.
Словно по команде, мы бросились к амбразуре, откуда послышался голос. Ивашин сурово предостерег:
— По местам! Это наш курсант Виктор Рузин, он у немцев на виду, похоже на провокацию…
Ивашин, прильнув к амбразуре, спросил:
— Что с тобой, Рузин? Ни звука.
— Ты слышишь меня?
— Я ранен. К моей ноге привязана длинная веревка, меня послали предложить вам сдаться. Они обещают… — И вдруг он заговорил быстро-быстро: — Вокруг дзота много убитых немцев, не сдавайтесь. Командир, пристрелите меня, прошу вас, пристрелите!
Фашисты открыли бешеный огонь и с дикими криками бросились к дзоту.
Это была последняя отбитая нами атака.
У меня изо рта шла кровь. Неужто я тяжело ранен? Боли я не чувствовал. Под правой щекой, в челюсти, прощупывался осколок, на подбородке ссадина. Озираюсь. На ногах, с оружием в руках, нас человек одиннадцать — двенадцать, остальные — кто ранен, кто убит. Молчит наш пулемет. Автомат Ивашина валяется на полу. У него в руках пистолет.
Подтянув артиллерию, бронетранспортеры, танки, гитлеровцы стреляют прямой наводкой. Дзот от каждого попадания содрогается, грозя похоронить нас заживо. Внезапно внутрь влетает что-то. Становится темно. Нас обволакивают клубы дыма… Кто-то кричит:
— Огонь по дверям!
Двери с грохотом повалились, и в дзот ворвались фашисты. Мы все еще стреляли, несколько гитлеровцев упало, но их много, гораздо больше, чем нас…
Первым толкнули к выходу одного из наших артиллеристов. Он успел сделать только несколько шагов — с десяток гитлеровцев выстрелили в него одновременно.
Подошел грузовик. На нем увезли тяжело раненного политрука и Ивашина. Один из гитлеровцев показал на парторга нашей роты чернявого Ивана Никифоровича Степанова.