Воспоминания обступают меня. Вижу лицо отца, бывшего земского врача в уездном городишке. «Будь бдительна! В твоих руках людские жизни! Подумай о тех, кто в эту глухую ночь ведет тяжелые бои на фронте.
Вспомни о тех, кто им дорог, за кого они идут на смерть. Твои больные — это матери, отцы, жены, сестры, дети фронтовиков. Без здорового тыла ослабеют и передовые. Ты должна отстоять каждую вверенную тебе жизнь, даже если у тебя один-единственный шанс». — «Трудно, очень трудно, отец». — «Бойцам на Калининском фронте труднее». — «Но на участке всего три медика. Что можно сделать в шесть рук?» — «В Котельничском земском участке нас тоже было трое: врач, акушерка, фельдшер… А в гражданскую войну, когда Красная Армия гнала Колчака за Екатеринбург, каждый третий медик умирал от сыпного тифа. Но мы не отступили». И снова, будто наяву, слышу: «Помни, дочка, сердце у врача должно быть твердым, как сталь, нежным, как у ребенка, милосердным, как у матери…»
Мне вспомнилось детство. Стылые ночи, хрусткие снега. Добрые мамины руки. Тихая ее песня. Вот песня обрывается. Больничный кучер барабанит по наледи окна. Войдя, топчется у порога. В озябших ручищах заячий треух. «Я, дохтур, за вами. Медведь запорол лесника. Помирает».
Отец собирается, берет свой черный саквояж с инструментами, уходит в метель. Как всегда в таких случаях мы ждем его в тревожном ожидании. Прислушиваемся к звукам за окном. «Там-там», — стучит за окошком колотушка ночного сторожа. «Чик-чик. Чик-чик», — вторят ей половицы. За печкой проснулся и пиликает на своей скрипочке старый сверчок. Сколько времени прошло, как уехал отец? Час? День? Мы ждем, ждем. Наконец калитка подает голос. Звякает скоба. В облаке метели возникает отец. «Чаю! — кричит он с порога. — Земляничной заварки!» И все вокруг радуется. Булькает вода в чайнике. Старая кадка в углу, туго натянув железные ободья, хохочет деревянным басом, потому что понадобится много воды, чтобы помыться отцу.
Отгоняя сон, долго прислушиваюсь к молодому, счастливому голосу отца: он читает маме свои новые стихи. Отвоевав у смерти жизнь раненого лесника, он теперь воспевает радость победы.
…В больничном саду ветер раскачивает колосья зеленых метелок. Зерен в них нет — макушка кончается сизыми растопыренными усиками. «Настой из этих злаков, — объясняет отец, — целебен». — И называет растение по латыни.
…На высоких травах свежевыпавшим снегом лежат пахнущие жевелем и хлоркой больничные простыни. Неизвестно откуда и куда в небе проплывает облако. Из дырявого его рядна неожиданно начинает сыпать мелкий грибной дождик. А потом над крышей больницы появляется радуга. Вижу, как из окна палаты жадно смотрит на нее худой, бледный мужчина. Это из-за него несколько дней назад так волновался отец. Теперь он выздоравливает и будет жить долго-долго…