Семь утра на солнечных часах,
Склон холма в жемчужинах росы…
«Пиппа проходит»[46]
Я восславил Джока веселой песней, едва он пробудил меня, но души в декларацию не вложил. На самом деле утро настало в десять, как обычно, и Аппер-Брук-стрит была попросту мокра. День скрипел на зубах, моросил и лип к телу, а небо несло в себе цвет мышиного помета. Пиппа осталась бы в постели, и ни одна сонная улитка в здравом уме не стала бы всползать ни на какой терн. Моя чашка чаю, обыкновенно струящаяся, как нежный дождик с небес, на вкус была что клюка стервятника. У канарейки, похоже, случился запор, и она одарила меня угрюмым взором, а не привычной строфой-другой песенки.
– Мистер Мартленд внизу, мистер Чарли. Ждет уже полчаса.
Я зарычал и натянул на голову шелковую простыню, забуриваясь обратно в маточное тепло, где никто не может сделать вам больно.
– Посмотрели б вы на его рыло, куда я его стукнул, – любо-дорого, честно. Всех цветов.
Это меня проняло. День может предложить, по крайней мере, хоть что-то. Вопреки здравому смыслу я поднялся.
Полоскание, пол-декседрина, кусочек тоста с анчоусами и халат от Шарве[47] – все это в указанном порядке – и я был готов к любому количеству мартлендов.
– Веди меня к этому своему Мартленду, – распорядился я.
Должен признать – он действительно выглядел очень славно; и прелесть его была не только в роскошных осенних оттенках распухшего рыла – меня заворожила игра выражений, сменявших на означенном рыле друг друга. Можете составить собственный список – у меня к такому сейчас душа не лежит. Самым значительным выражением для нашего повествования, однако, было последнее: нечто вроде застенчивого фальшивого панибратства, проникнутого тщательно отмеренной долей кривизны, вроде пары капель вустерского соуса в тарелке густой подливки.
Он вспрыгнул на ноги и зашагал ко мне – пресловутым рылом вперед, вытянув руку навстречу крепкому мужскому пожатию.
– Снова друзья, Чарли? – пробормотал он.
Настал мой черед отвесить челюсть – меня прошибло потом замешательства и стыда за этого человека. Ну, то есть. Я исторг нечто вроде неприветливого клекота и, похоже, Мартленд им удовлетворился, ибо отпустил мою руку и с удобством расположился на софе. Чтобы скрыть замешательство, я приказал Джоку приготовить нам кофе.
Его мы ждали в молчании – более или менее. Мартленд попробовал разыграть гамбит с погодой – он из тех людей, кто всегда знает, когда с насеста над Исландией поднимется новая клиновидная депрессия. Я любезно объяснил, что пока не изопью своего утреннего кофе, из меня плохой ценитель метеорологии.