– Графьев? – переспросил он. – Слушайте, а вам случайно не знаком граф Сноудон[115]? – Глаза моего соседа блистали невинностью, но я вздрогнул, будто повинная голова при вручении жуткой повестки.
– Разумеется, нет, – чирикнул я. – Нет нет нет. Он, опять-таки, – совершенно иной коленкор; к тому же, у него уже есть работа – в Конструкторском центре, мне кажется, там ужасная публика, кроме него, само собой, конструирует слоновьи вольеры для Зоопарка, и я уверен, велли-коллепные. Очень способный. Просто капитальный парняга. Счастливо женат; такая миленькая у него женушка. Да. – Я затих. Он же неумолимо не унимался.
– Пырстите, но вы-то сами – аристократ?
– Нет нет нет, – повторил я, ерзая от смущения. – Ничего подобного. Гнилой побег. Я всего лишь дворянин, причем единственный титул прикарманил мой братец: отец мой как бы оказал мне любезность, ха ха. – Сосед изумленно и встревоженно воззрился на меня, поэтому я попробовал объяснить: – Англия – совершенно не то, что Континент, изволите ли видеть, она даже на Шотландию в этом смысле не похожа. «Благородство во всех коленах» на «сез картье»[116] – об этом мы предпочитаем не распространяться: я бы решил, что не наберется и полудюжины семейств, ведущих начало непосредственно от рыцаря Норманнского завоевания. Как бы то ни было, – болботал я, – никому в здравом уме не захочется вести родословную от этой братии. Завоевание было помесью акционерного общества и золотой лихорадки на Юконе; сам Вильгельм-Зав выступал кем-то вроде первобытного Сесила Робертса[117], а в приверженцах у него значились бродяги, сутяги, педерасты и комические куплетисты.
Соседа моего уже парило просто изумительно, посему я не мог устоять и продолжал:
– Вообще говоря, практически никто из аристократии нынче не пэры, и лишь очень немногие пэры – аристократы по любым стандартам, хоть с какой-нибудь серьезностью воспринимаемым на Континенте. Большинству еще повезет, если удастся проследить родословную до захудалого жестоковыйного жлоба, которому щедро обломилось при Разгоне Монастырей.
Тут он окончательно расстроился; один конец его гармоники распечаток соскользнул с колена и каскадом обрушился на пол между нашими ногами. Мы оба нагнулись за ним, но я, стройнее него на дюйм-другой, нагнулся ниже, и головам удалось избежать звонкой коллизии; однако мой нос (норманнский, с преципитатом Древнего Рима) оказался наполовину у него в пиджаке – и едва не ткнулся в черную рукоять автоматического пистолета в наплечной кобуре.
– Оооойк! – пискнул я, значительно обескураженный. Славный американец хмыкнул добродушно и жирно: