– тот же принцип, который постановил, что вы не можете занять деньги в банке, если только вам они на самом деле не не нужны.
Прошло, казалось, великое множество часов, пока наконец мы не отыскали пятачок тени, даруемой какими-то безымянными чахлыми деревьями, и без лишних слов не рухнули под их негостеприимную сень.
– Когда в нашу сторону пойдет машина, Джок, мы вскочим на ноги и ее остановим.
– Как скажьте, мистер Чарли.
На том мы оба мгновенно заснули.
Тебя восхваляли все языки,
Но станешь ты, Жан, щепоткой золы.
Ногой не лягнуть – зажата в тиски,
Кулак не воздеть – он взят в кандалы,
Шеей не дернуть – ошейник туг,
Проклятья не выблевать – кляп во рту.
Так что же ты можешь средь смертных мук?
Ты можешь лишь мыслью воззвать к Христу.
«Трагедия еретика»[182]
Парой часов позже случилось грубое пробуждение: машина, ехавшая «в нашу сторону», с визгом возле нас притормозила. Тот же официальный на вид автомобиль, что проезжал ранее, – из него вывалились четверо огромных грубых мужиков и замахали пистолетами, наручниками и прочими символами Закона-и-Порядка. В один миг, не успев должным образом проснуться, Джок и я уже сидели внутри скованные, и окружали нас помощники шерифа. Джок, оценив ситуацию, принялся низко рычать и напрягать мускулатуру. Сидевший с ним рядом помощник умелым рывком кисти ловко приложил обтянутую кожей дубинку к верхней губе и ноздрям Джока. Это вызывает изощренную боль: на глаза Джока навернулись слезы, и он умолк.
– Эй, послушайте-ка! – сердито воскликнул я.
– Заткнись!
Я тоже умолк.
Джока стукнули еще раз, когда мы прибыли в контору шерифа, располагавшуюся на единственной широкой и пыльной улице пустынного городка: Джок смахнул плечом услужливые помощницкие руки и снова попробовал рыкнуть, поэтому один служитель закона мимоходом нагнулся и жестко двинул его дубинкой под колено. И это довольно болезненно; нам всем пришлось немного подождать, пока он не смог самостоятельно зайти в здание, а нести его было слишком накладно – чрезмерно велик. Меня они не били – я был скромен.
В этом конкретном участке с вами делают вот что: подвешивают за наручники на дверь, а потом мягко, однако настойчиво лупят по почкам – и довольно долго. Если желаете знать, от этого не хочешь, а всплакнешь. Через некоторое время тут кто угодно всплакнет. Вопросов никаких не задают и следов на теле не оставляют, если не считать рубцов от наручников, а это вы сами себе сделали, не нужно было упираться, верно?
«Тогда я в память заглянул свою. Как жаждет пропустить глоток солдат…»[183]
Определенное время спустя в комнату зашел сам шериф. Щуплый и усердный человечек со смышленым взглядом и неодобрительной складкой на лбу. Помощники перестали лупить нас по почкам и рассовали дубинки по карманам.