– Не говори глупостей.
– Я же вижу…
– Поднимайте машину!
– Павел Иванович…
– Или убирайтесь отсюда! – зло сказал Струмилин. Он натянул свои кожаные перчатки, откашлялся, положил руки на штурвал и коротко приказал: – Володя, пошли!
Струмилин вел самолет на высоте двухсот метров. Ветер был сильный, здорово болтало, и эта болтанка отдавалась в его груди и в животе острой, все время растущей болью.
– Павел Иванович, – сказал Богачев, смотревший на него, – а не делаем ли мы глупости? Может быть, стоит вернуться, если вам плохо?
Струмилин молчал, вцепившись что есть силы в штурвал. Он понимал, что сейчас этот металлический полукруг, обтянутый желтой кожей, был для него то же самое, что для Антея – земля. От штурвала в него шла сила. Он чувствовал это, он не мог ошибаться.
"Ерунда, – думал он, – отпустит. Просто я переработал, когда мы готовили машину.
Но не мог же я стоять в сторонке, пока ребята выбивались из сил. Это было бы нечестно. Я – мэтр, а они – мои рабы, что ли? А не можешь летать, так не летай.
Но я не могу не летать, поэтому я обязан работать вместе с ними. А как же иначе?"
Летели над чистой водой. Облака прижимали самолет к самой воде. Они неслись навстречу – густые и серые, клочковатые, как дым пожарищ. Машину болтало все сильней.
– Геворк, – спросил Струмилин, – сколько еще?
– Через сорок минут мы должны выйти на них.
– Хорошо.
– Вас подменить, Павел Иванович?
– Нет.
– Вам лучше?
– Да.
Струмилин решил принять немного нитроглицерина. Он попросил:
– Дай мне кусок сахару, Паша.
– Может быть, сварить кофе?
– Кофе осталось в нашей машине, ты что, забыл?
– Забыл.
– Дай мне скорее кусок сахару. Павел достал из портфеля пачку сахару и вытащил Струмилину один кусок.
– Держи штурвал. Павел взял штурвал.
Струмилин почувствовал во рту острый привкус нитроглицерина. Он улыбнулся Пьянкову и Аветисяну, склонившимся над ним.
– Что надо сделать? – спросил Аветисян. Струмилин махнул рукой.
– Что?
– Лететь, – сказал он. – А я минуту отдохну.
Он закрыл глаза и стал дышать носом: неглубоко и осторожно. Он представил себе свое сердце. Однажды он видел сердце, сделанное из синтетического материала в натуральную величину и работавшее как настоящее. Это было на какой-то выставке в Москве, и Струмилину тогда показалось, что не надо показывать людям их работающее сердце. Ему тогда показалось это жестокостью и неуважением к великому таинству вечного работника. Вечного человеческой вечностью.
Струмилин подумал, что спутники запускают только для того, чтобы принести из космоса, а потом из других миров новые знания для человечества. Может быть, со временем люди узнают, как сделать сердце вечным. Они могут это узнать, покорив космос и познакомившись с тамошними обитателями. Только искусственное сердце, наверное, совсем иначе гонит кровь, и поэтому люди тоже станут иными, если узнают тайну вечного сердца.