– Вот они! – заорал Аветисян.
Богачев почувствовал, что вот-вот заплачет. Он сопел носом и закрывал глаза. Он почувствовал, что вот-вот заплачет, но не мог сдержать радостной улыбки, потому что понимал, как это будет хорошо, если сейчас он посадит машину к людям, попавшим в беду.
Богачев увидел, что площадка очень мала, но он не думал, что самолет сюда сажать опасно и трудно, он был уверен в том, что сможет посадить самолет на крохотный ледяной пятачок. Он видел вокруг разводья и трещины и торосы невдалеке, но его это не пугало. Он вел машину на посадку.
– Володя, начали!
– Есть!
Пьянков стал на колени рядом с Богачевым. Он сразу же сросся с приборами.
Самолет пошел на снижение.
– Трещина на льду, – негромко и спокойно сказал Струмилин и положил руку на штурвал.
– Вижу! – так же спокойно ответил Павел.
Самолет рвануло вперед, потому что иначе он мог попасть лыжами в трещину.
Самолет повело вперед, и надо было в одну долю секунды решить: уходить ли вверх, чтобы делать новый заход, или сажать машину сейчас, рискуя не удержать ее и врезаться в торосы.
– Садимся! – сказал Павел.
Пьянков убрал газ, и машина коснулась лыжами льда. Машина коснулась льда и заскользила прямо на гряду торосов.
– Тормоз! – крикнул Богачев.
– Есть!
Но несмотря на то, что тормоза был включены, машину несло вперед на торосы.
Богачев стал заваливаться на спинку кресла, вытягивая на себя штурвал. Самолет несся вперед, неудержимо и накатисто.
Павел снова почувствовал себя комком мышц. Он сморщил лицо, закрыл глаза и, резко опустив штурвал, дал машине свободное движение вперед. Мимо промелькнули лица зимовщиков. Они что-то кричали, но из-за рева мотора не слышно было, что они кричали, хотя можно было догадаться, о чем они сейчас должны были кричать.
Павел отпустил на мгновенье штурвал, а потом взял его на себя что есть силы и сразу же ощутил, что машина останавливается. Теперь торосы уже не неслись на него, а медленно наползали, как в панорамно-видовом фильме.
Он остановил самолет в двух метрах от торосов. Бросив штурвал и не став разворачиваться, Павел поднялся с кресла, секунду постоял, приходя в себя, а потом обернулся к Струмилину.
– Павел Иванович, – позвал он командира.
Струмилин смотрел на него и молчал.
– Павел Иванович…
– Очень плохо быть пассажиром, – прошептал Струмилин, – сильно трясет. А ты – молодец… Помоги мне выйти на лед.
Струмилин сейчас говорил странным голосом, совсем не похожим на его обычный басок. Он говорил фальцетом, будто мальчик, у которого ломается голос.
– Не надо вам выходить, – сказал Павел, – мы сейчас быстро загрузим людей и пойдем обратно.