Добрынин пошел. Слышал, как солдат ругнулся:
— Чтоб к вечеру теплые портянки вернул. Ясно? Добудь себе и носи на здоровье.
Добрынин перешагнул через кого-то, прикрытого плащ-палаткой. Двое сидели на корточках и хлебали из котелка. На бруствере лежали винтовки и три немецкие гранаты с длинными деревянными ручками. Солдаты глянули на Добрынина и опять — к котелку. Один сказал:
— Как ни закрывал — напорошило.
Другой отозвался равнодушно:
— Закроешь тут, — царапнул ложкой по котелку, кхакнул: — В медсанбате, вот где… Неделю прожил, как в раю.
Снаряды рвались нечасто, сквозь поредевшую дымную наволочь проглянуло небо.
Дорогу заслонил капитан в длиннополой шинели, в больших кирзовых сапогах. И лицо, и шинель, и сапоги — все заляпано грязью. Он приложил руку к низко надвинутой ушанке, осиплым голосом представился:
— Начальник связи полка капитан Иващенко. — Сделал паузу, кашлянул: — Приказано сопровождать до командного пункта.
— Далеко? — спросил Добрынин.
Капитан не ответил, молча пошел вперед.
В блиндаже горела немецкая стеариновая коптилка, было темно и тесно. Стены забраны крепкими, когда-то крашенными пластинами, потолок выложен бревнами. Пахло сухим деревом и свечой.
На снарядном ящике, возле телефона, сидел подполковник в меховой телогрейке, перед ним лежала карта.
В первую минуту, как только глянул на подполковника, Добрынину показалось — Крутой неотрывно смотрит на огонек. Было похоже, что командир полка легонько дует: маленькое пламя волнуется — того гляди, погаснет. На стене висел автомат и брезентовый мешочек с запасными дисками; большая тень от подполковника заслоняла половину блиндажа и телефониста, единственного из связистов, который был еще жив.
Капитан Иващенко тяжело и неловко пристукнул каблуками, молча взял под козырек. Он не стал докладывать, не сказал ни единого слова. Только повел глазами в сторону Добрынина. Подполковник Крутой поднялся, медленно повернулся лицом к своему начальнику, которого совсем не знал, которого впервые видел.
Иван Степанович представлял командира полка большим, громоздким и своевольным. «Командир полка приказал…», «Подполковник Крутой не отдаст…» За последний час Иван Степанович слышал эти слова несколько раз. И воображение нарисовало человека…
Крутой был командиром полка почти столько, сколько помнил себя. Он был угрюмый и неразговорчивый, медлительный и тяжелый. Давным-давно окончил он Одесское пехотное училище, на диво однокашникам, очень скоро дошел до майора… И остановился. Ни назад, ни вперед. По этому поводу сам Крутой говорил: «Большего не стою».