По улицам тянуло дымом, пожарищем, но все так же милиционеры на перекрестках стояли непреклонные, строгие; и газированной водой с сиропом торговали, и билеты на дневные детские сеансы продавали, и герой Хользунов на каменном постаменте стоял все так же твердо, как день, как год назад…
Как всегда.
Человек на одной ноге, на деревяшке, макал в ведерко кисть, кидал на забор размашистые буквы:
«СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ЗАХВАТЧИКАМ!»
А до собственной смерти оставалось ровно два часа. Но если б даже знал об этом, он все равно писал бы и писал эти буквы, эти слова… Потому что повоевал… Потому что был сталинградцем. Потому что был еще жив.
Пошел третий час пополудни. В кабинете первого секретаря обкома началось заседание городского комитета обороны. Через открытые окна врывался вой самолетов. Чуянов говорил неспешно, словно щупал каждое слово:
— Заводы взрывать не будем. Эвакуировать только раненых, женщин и детей. По приказу командующего фронтом второй танковый корпус занял оборону в районе станции Гумрак. В течение суток мы должны закончить сооружение уличных баррикад, — прокашлялся, медленно повел головой — оглядел каждого. Члены городского комитета обороны молчали. Чуянов трудно перевернул слова: — Объявляю город на осадном положении.
Длинно, безостановочно зазвонил телефон. В кабинет ворвалась пулеметная дробь и басовитый гул самолета, под самым окном бухнула и зачастила скорострельная пушка…
Телефон звонил, точно объявлял тревогу. Было похоже — человек у аппарата, на другом конце провода, сейчас задохнется.
Секретарь обкома не ждал хороших вестей, он был готов к самому плохому, и все-таки — словно кулаком под дых:
— Немцы на Сухой Мечетке! Вижу немцев!..
Телефонная трубка тяжелая, неподъемная. Чуянов сел:
— Не может быть!
Он хотел, чтоб этого не было. Что угодно, только не это.
— Не может… — повторил Чуянов.
В открытые окна давило слитным гулом. Отдельных моторов не было слышно, и даже казалось — гул идет, растет и ширится из-под земли; оттого шаткими сделались каменные стены…
В лихорадочной спешке били зенитки, в горячечном разбеге захлебнулись пулеметы…
Секретарь обкома решительно поднялся, крепче перехватил телефонную трубку:
— Слушайте!
Пол, стены, потолок потянулись кверху, навстречу страшному и неотвратимому… Адский грохот… Свист я грохот.
А-а-а!..
Бомбы упали, накрыли… Земля приподнялась и рухнула.
А-а-а!..
Навстречу «юнкерсам», навстречу бомбам рвались тревожные гудки заводов, лесопилок и паровозов. Гудели, звали, требовали сирены противовоздушной обороны.
Чуянов ладонью отер лицо, повторил громко: