Вот так, значит…
Повернулся к начальнику штаба, сказал:
— Последнее прибежище.
Полковник Суровцев стоял прямо — голова седая, глаза недружелюбные, — словно завел за спину кулак и сейчас шарахнет в ответ… Сказал неожиданно тихо, будто для себя:
— Последнее.
У Жердина дрогнула бровь. Было похоже — не хотел этого слова. Все обстояло именно так, однако не хотел, чтобы начальник штаба согласился, словно надеялся опровергнуть. Самого себя.
Но Суровцев подтвердил… Он распрямил плечи, шевельнул тонкими губами:
— Разрешите доложить…
В глазах Жердина вспыхнуло и погасло. Наверно, не хотел никаких докладов. Потому что все знал. Если б Суровцев сообщил, что подошла полнокровная стрелковая дивизия… А так — что же? — докладывай не докладывай… Сейчас все зависело от капитана Веригина, от пулеметчика Грехова…
Жердин удивился. Скажи пожалуйста — вспомнил: плацдарм на Северном Донце и крепкий парень за пулеметом… Не разглядел тогда лица — не рассвело еще, — увидел широкие плечи, большие руки…
Грехов.
Но почему вспомнил именно сейчас?
Должно, рядовых вспоминают, когда приходит великое лихо…
Построжал нервным лицом, раз и еще раз дернул жилистой шеей:
— Пулеметчик Грехов в батальоне капитана Веригина жив?
У полковника Суровцева брови полезли вверх. Ответил холодно, сухо:
— Я ничего не знаю о пулеметчике Грехове, товарищ командующий. Я не слышал о нем.
Суровцев не рассердился… Просто показал, что, хоть положение крайне тяжелое, выходить за привычные рамки не собирается. Почему надо знать пулеметчика Грехова сейчас, если не знал его раньше?
Жердин кивнул:
— Докладывайте.
Голос ровный, спокойный, как будто не сорок метров до воды, не триста — до передовой. Как будто не он только что сказал о последнем прибежище… Но вот дернулось веко:
— Григорий Ильич, вы нездоровы?
Суровцев смотрел прямо. В чем дело? Ах да, затянулась пауза. До этого никогда не бывало… То, что может позволить себе командующий, не может и не должен позволить даже начальник штаба.
Все правильно. А почему лезут в голову тошные мысли? Про себя усмехнулся: уж и помыслить нельзя…
Развернул-размахнул на большом дощатом столе план города, испещренный условными знаками, красными и синими стрелками, приколол углы.
Жердин смотрел на ломаную линию фронта, которая шла вдоль по городу… В центральной части приблизилась к Волге. К самой воде.
Кварталы, отдельные дома, заводы… Линия фронта то и дело пропадала: синие, красные квадратики, кружочки то разбегались, то опять сваливались в кучу, точно лезли друг на друга. Снова рисовалась линия и снова все ломалось. В трех местах отдельные квадраты были обведены синим и красным.