Добрынин кивнул — пригласил Веригина ближе к стене.
— Так вот, дом этот — пуп земли на нашем участке. Мы сейчас сидим в ста метрах. Вот штаб триста тринадцатого полка. За спиной у нас штаб армии, Волга и центральная переправа. Кто владеет этим домом, тот владеет берегом. С вечера в доме шел бой, потом затихло. Либо наших перебили, либо немцев. Боюсь — наших. — Добрынин замолчал, пошел к зарядному ящику, на свое место. — Чтоб к рассвету ты был в этом доме. Ясно?
— Есть!
— Командиру полка я позвоню. Да, вот что… Грехов жив? Понимаешь, командующий справлялся. О тебе и о нем.
— Грехов жив, — сказал Веригин. Подумал безразлично: «Вон в чем дело…»
— А Коблов?
— И Коблов. И Шорин с Анисимовым, и даже Овчаренко…
— Этих не знаю.
— От Харькова остались.
— А… Тогда возьмешь. Да, вот что: тяни связь сразу же. И помни: до ночи никакого пополнения не будет, держаться придется своими силами. — И, ни о чем больше не спрашивая, не наставляя, позвал: — Иванников, слышишь? Проведи капитана в триста тринадцатый.
* * *
Ночь была на исходе. Из темноты проступили, приблизились черные развалины. Дом на площади стоял особняком, тихий, казалось, безжизненный. Он, словно чашу, поддерживал площадь торцом. Другим упирался в груды камней, как в основание. Позади дома, над обрывом к берегу, осталось только одно здание. Торчала огромная каменная труба.
Фабрика, что ли?
Веригинцы расползлись по ямкам, приткнулись за камнями. Ждали разведку. Может, немцев-то нет в доме? Из полка звонят, торопят:
— Вы что, уснули? Скоро светло станет.
В разведку пошел Анисимов. Веригин назначил было Шорина, но Анисимов попросил:
— Товарищ комбат, вы — меня. Шорин для такого дела негож. Никакого талана. Ей-богу. А я — мигом. Ящерицей, ящерицей… Все, значит, выгляжу и, как положено, представлю. Ей-богу. Уж вы, пожалуйста, — меня…
Шорин только покашлял:
— Он и вправду ловчей.
Веригин сказал:
— Вали, Анисимов.
— Вот спасибочко, — сказал тот. — Слушаюсь!
И, словно не было рядом, — пропал.
Прошло минут двадцать, дом стоял тихий. Может, в нем действительно — никого?
С Волги потянуло сыростью, предутренней знобкой прохладой, острее запахло горелым кирпичом, железом — холодным пожарищем. Слева, у вокзала, было тихо, чуть правее, у Мамаева кургана, взлетали ракеты, одиночные и целыми сериями, освещали передний край. Вверх по Волге, в заводском районе, что-то горело. В общем, трудно определить, где передний край: немцы, русские — вперемежку.
Может, в доме-то нет никого? Что-то запропал Анисимов…
Подполз Агарков. Обжигается, докуривает чинарик.