На Горном поселке немцы, за Волгу нельзя…
Для жизни остался один километр.
Мысленно услышала, как стучат, догоняют друг друга вагонные колеса, как бегут, убегают железные рельсы, мелькают телеграфные столбы, семафоры. Две тысячи километров. Двое суток экспрессом от западной границы…
Немцы вышли на Горный поселок, до Волги осталось пятнадцать минут ходьбы.
Две тысячи километров… И вот теперь — шоссейка, мимо цирка, вдоль заводской стены…
Пятнадцать минут.
Каждой жилочкой, каждым нервом своим, обнаженным, острым, болезненным, ощутила последние метры сталинградской земли, поняла: все кончится и все начнется тут.
Она не думала о своей победе, о чьем-то поражении, просто решила, что вот тут, на берегу Волги, война станет на дыбы. И рухнет. Тут кто-то закончит, кто-то начнет… И если ей самой суждено умереть, она умрет.
Сейчас поспит… Потому что не спала двое суток. Утром поставит свою последнюю заклепку, закрутит последнюю гайку…
Дымным рассветом возвратилась на завод, в свой цех. Не знала, что этот день будет самым ужасным. Он останется с ней до самой смерти, она будет ощущать его руками, сердцем, непрестанно кровоточащей душой…
Многие не знали, каким будет этот день.
Ей дали ломоть хлеба, кружку чая и кусочек сахара. Она села возле печки-«буржуйки», стала жевать… Пила, прихлебывала чай и все чего-то ждала. Потом таскала баллоны с кислородом, вручную сверлила броневые листы, а сама все ждала… И когда увидела Костю, поняла: ждет сына.
Он подошел стариковской усталой походкой, на нем были кожаные бахилы, за спиной, дулом вниз, — карабин.
Увидела дворника Прохора и горбатого мальчика…
Все поняла.
Костя сказал:
— Умер. В два часа.
Прохор стащил с головы мятую шапчонку, обмахнул себя крестом:
— Преставился Степан Михайлович, царство ему небесное.
Костя снял карабин. Сказал незнакомым голосом:
— Мы привезли… Велел похоронить на этом берегу.
— А где же еще, — сумрачно подтвердил Прохор. — Известно, на этом.
Подошел Митя Савушкин. Рабочие подошли. Митя хотел сказать утешительное слово, но не сказал: разве можно утешить, если человек умер?
Мария Севастьяновна поспешно прибрала волосы, затянула широкий ремень. Что делать дальше, не знала.
Кто-то пообещал:
— Мы поможем.
Прохор нахлобучил шапку, клешнято, неловко зашагал к широким дверям.
Потом стояли над каменистым обрывом, возле свежевырытой могилы. Пахло сосновыми стружками, сырой землей и пожарищем. Волга внизу текла медленно, холодная и неприступная. Лес на острове почернел, помрачнел, стоял обнаженный, ко всему готовый… И люди над гробом стояли с винтовками, молчаливые, строгие… Тоже ко всему готовые.