— Григорий Ильич, действуйте решительно!
— Есть! — сказал Суровцев.
Лопнуло, оборвалось. Как будто связь дали только для того, чтобы командир дивизии и начальник штаба смогли обменяться несколькими фразами.
Но это были именно те фразы, которые могли повлиять на дальнейший ход боя.
Иногда бывает нужна только одна фраза.
Добрынин не успел сказать, что собирается вернуться в штаб дивизии. И хорошо, что не сказал, — не обеспокоил начальника штаба в тяжелые, критические часы: ни через час, ни через сутки он не придет…
Война есть война. Полковник Добрынин не знал, да и не мог знать, что один из трех немецких танков выйдет прямо на наблюдательный пункт полка и капитан Иващенко, который выпил водки и сейчас курил, через десять минут будет убит, а у лейтенанта Веригина останется в пистолете единственный патрон. Не выстрелит в себя он только потому, что потеряет сознание…
Полковник Добрынин ничего еще не знал…
* * *
Когда из-за перерытого снарядами и задымленного бугра показались три танка, лейтенант Веригин вдруг увидел, что прямо на него идет высокий, худой боец с непокрытой головой и без шинели. Гимнастерка и нижняя рубашка изорваны, исшматованы, виднеется голое тело… Волосы взлохмачены и обсыпаны землей, и весь он был землисто-серый, лицо и руки исцарапаны, сочились кровью.
Боец шел неестественно прямо и смеялся. Сзади, точно спеша догнать солдата, тяжело громыхали немецкие танки. Реденько перебегала пехота. Артиллерия молчала, отчетливо, неторопко и гулко, словно щупали пустоту, били пулеметы. Смолкали, как будто слушали, хотели понять, остались живые солдаты в русских окопах или уже не осталось никого…
Танки расходились все шире, один забрал далеко в сторону, и лейтенанту Веригину стало казаться, что они торопятся взять в кольцо вот этого солдата… Чтобы не осталось в живых ни одного.
Себя не считал. Потому что о себе не думал.
Боец подошел близко, лейтенант Веригин расслышал хохот… И вскрик:
— Ли-на!
Урывок слова был похож на имя…
Андрей увидел, что одна рука у него оторвана, течет, капает кровь… Он вдруг увидел бойца всего: и узкую, впалую грудь, и огромные кирзовые сапоги, и щербатый рот. Увидел большие белые глаза…
Откуда-то сбоку долетел злобный окрик:
— Куда, сволочь? Назад!
Боец глядел прямо перед собой невидящими глазами и смеялся. Бацнул винтовочный выстрел. Сухой, одинокий. И боец оступился, упал.
Андрею не было жаль бойца. Сейчас он не мог ни жалеть, ни тужить, ни бояться. Только подумал: «Зря…» Тягучим сознанием дошел, что живые есть. Они будут стрелять.
Танк шел прямо на лейтенанта. Андрей безразлично подумал: «Хорошо». И еще подумал: «Мой».