Сейчас Григорий Ильич прятал подбородок в домашний шарф, потому что от него пахло семьей. От него шла уверенность.
Был тот момент, когда человек, каким ни будь сильным и уверенным в себе, нуждается в поддержке.
Суровцев видел, чувствовал вражеского генерала и, если б ему посоветовали изменить решение, не пошел бы на это.
А может быть, он, Суровцев, все-таки ошибается?
Тогда он не достоин звания и должности.
Именно к таким вот моментам готовил себя подполковник Суровцев. Именно сейчас нельзя ошибиться. Потому что решается исход боя. Сумма таких моментов определит исход войны…
Где-то там, очень далеко от места боя, в мозговом центре страны, прикидывают и умножают эти суммы… Сопоставляют, анализируют, решают. Но война закончится победой только в том случае, если он, Суровцев, не допустит ошибки…
Если выстоит лейтенант Веригин, если не дрогнет бронебойщик Лихарев…
Подполковник Суровцев должен всего лишь принять правильное решение.
До слуха долетали редкие орудийные залпы. Огонек в бронзовой гильзе вздрагивал, пыхал копотью, на дощатой стене шаталась нелепая тень…
Суровцев понимал, что все решится вот в эти минуты.
Устоят или не устоят?
Длинно, настойчиво зазуммерил телефон. И многоопытный связист, который за девять месяцев войны научился ничему не удивляться, не восторгаться и не отчаиваться, который, казалось, не мог говорить ни громче, ни тише, а только так, чтоб слышны были его позывные, закричал яростно:
— Товарищ подполковник!.. У аппарата командир дивизии полковник Добрынин!
Суровцев кашлянул: слава богу.
В телефонной трубке ухало и гудело. Но голос Добрынина слышался отчетливо, ясно, как будто говорили не за десять километров, а из-за двери блиндажа:
— Григорий Ильич, Григорий Ильич!..
Голос твердый и злой. Именно такой голос хотел слышать Суровцев. Значит, все хорошо. Слава богу.
В душе Суровцев недолюбливал воинские ритуалы, особенно в бою, в моменты, когда все решает не форма, а суть, но сейчас вытянулся, освободил, выпростал из шарфа остренький подбородок:
— Подполковник Суровцев слушает.
— Немцы атакуют вновь! Но это уже несерьезно. Так сказать — жирная точка. Передайте немедленно в сто тринадцатый, что сейчас они будут атакованы! Я приказываю!.. Григорий Ильич, вы меня слышите? Приказываю отбить атаку и контратаковать!
Суровцев услышал то, чего с нетерпением ждал, чего хотел всей душой, потому что подтвердилась правильность решения, наметился исход боя. Он слушал и все тянулся: понимал, что решение это не только его, а и полковника Добрынина. Тот утвердил это решение своим поступком, и кто знает, как повел бы себя он, Суровцев, не уйди командир дивизии в полк…