— Мерзавец!
Гейнц Упиц затих, только всхлипывал, бормотал, повторял одно слово: «Изменники, изменники…» По лицу размазана грязь, а глаза налиты сумасшествием. Подбородок остренький, мордочка худая, лисья…
— Мерзавец! Щенок!
Коротко размахнулся, залепил пощечину. Еще одну, еще… Он бил Гейнца Упица с обеих рук, справа и слева:
— Вот тебе, вот тебе!
У Гейнца голова моталась из стороны в сторону, словно тряпичная, глаза смотрели бессмысленно, по щекам катились слезы.
— Я боюсь, — плакал и стонал Гейнц Упиц, — Гофман, ты слышишь — я боюсь!
Потом Гофман и Гейнц Упиц лежали в обнимку на дне своего окопа. Их растолкали: принесли обед.
В землянке толпились незнакомые солдаты, за фанерным ящиком сидел уже другой унтер-офицер, выкликал фамилии, ругался, сквернословил, не обращаясь ни к кому.
Гофман пришел в себя окончательно. Понял: взвода не стало. Лишь Упиц и он… Солдаты косились на них со страхом, заметно сторонились, как будто убить, расстрелять могли только эти двое.
На другой день, уже в сумерках, в землянку протиснулся майор, командир батальона. Спросил Гофмана и Упица. Обоих подтолкнули, выдвинули вперед.
Гофман видел загноившиеся глаза и пятнистое серое лицо.
— Я пришел выполнить приятную обязанность, — сказал командир батальона. — Я пришел, чтобы передать вам благодарность командира дивизии, — помолчал, прибавил: — И свою лично.
Голос был глухой, низкий, как будто возникал под ногами, шел от земляного пола.
— Каждого из вас командование награждает Железным крестом. За храбрость и верность.
Гофман смотрел прямо на командира батальона, глянуть в сторону, на солдат, было стыдно.
— За храбрость и верность, — совсем глухо повторил командир батальона.
Гейнц Упиц попросил чуть слышно:
— Не надо…
Командир батальона то ли не расслышал, то ли не обратил внимания. Он долго ждал, когда солдаты расстегнут шинели. Гофман смотрел на немытые руки майора, видел, как они дрожат… Мучительно ждал конца, ему хотелось поскорее застегнуться и сесть. Чтобы уснуть, забыться. А еще Гофман боялся, что командир батальона вскинет руку и назовет Гитлера. Даже зажмурился. Но командир батальона не вспомнил Гитлера и не сказал больше ни слова. Когда открыл глаза, майора уже не было, и он подумал, что ни ордена, ни чины никому больше не нужны. Хочется только дожить до нового дня.
Еще не пропала надежда…