Воевать со всем миром?
На молчаливый вопрос Гитлер ответил: «Да, мой дорогой Паулюс. Только так. Одна цель и один выход. Для Германии в этой войне середины нет».
Паулюс почувствовал, что неверие коснулось и Гитлера…
Так зачем же ставить на карту все?
Гитлер подал руку. Неожиданно. Как и многое, что он делал. Широко раскрытые глаза смотрели и, кажется, ничего не видели. В них тускло светился неживой холодок.
Паулюсу вдруг захотелось, чтобы Гитлер ничего больше не говорил. Хорошо бы забыть этот разговор, словно не было его. Глава государства не мог сказать вот так… Выговорить эти слова не даст человеческий рассудок…
Словно чувствуя смятение генерала, Гитлер прибавил: «У нас только один выход: взять. В противном случае потеряем все».
Он не стеснялся своих слов, не боялся откровения, потому что говорил человеку, который был соучастником его дел. Это было их общее дело, начиная с замысла…
Глаза Гитлера вспыхнули, оживились. Он улыбнулся и пожал руку. Ладонь мягкая и потная. Паулюс взглянул на Гитлера и понял, что тот устал: на лбу стыли росинки пота, нос побелел, под глазами яснее обозначились темные полукружья.
Сделалось неуютно и страшновато… Силясь возразить самому себе, успокоиться, генерал Паулюс схватился за мысль, что, может быть, Германии нужен именно такой…
Уж в который раз Паулюс поборол самого себя. Но в душе осталось, притаилось тоскливое недоумение. Страшно было взглянуть вперед.
Если даже будет сопутствовать удача, выход к Волге не определит конца войны…
А где же конец?
Думать дальше не хотелось. Потому что дальше виделось страшное. Война выходила за рамки военного мышления. Индия, Иран… Конца не было. А это значило, что поражение, катастрофа могут оказаться ближе всяких предположений.
С ужасом подумал, что победы немцев не что иное, как шаги к погибели…
Ближайшим и самым легким выходом было — не думать. Просто верить. Вся Германия — верит. Потому что так — легче.
Это что же, вся Германия держится на великой лжи? Генерал подпер голову кулаками, произнес чуть слышно:
— Бог ты мой…
Полковник Адам шагнул к столу:
— Господин генерал, вам плохо?
Паулюс поднял голову, мотнул — отбросил тяжелые мысли. Повернулся к адъютанту:
— Хотел бы я знать, как поведут себя русские?
Добрынин сидел в просторной чистой горнице, ждал, когда прядут командиры полков. В окно смотрело апрельское солнце, в прихожей сам с собой разговаривал хозяин. Недавно старик похоронил, закопал на заднем дворе свою старуху, собственноручно выстругал, сколотил крест и стал разговаривать сам с собой.
Изба не штабная, просто не хотелось проводить совещание в блиндаже. Знал: все соскучились по теплу и солнцу, всем хочется домашнего уюта. Хоть на часок.