Лишь бы среди этих вот начальников не было комиссара. Упаси господи!
Худой русский в меховой безрукавке — наверное, переводчик — приказал:
— Назовите вашу фамилию.
Голос жесткий, властный. Переводчики так не говорят. По рукам и ногам разлился холодок.
— Я готов сказать решительно все, что знаю, — поспешно заговорил офицер и улыбнулся широко, обворожительно, точно убеждая, какой он добрый, порядочный немец и что обходиться с ним надо корректно. — Конечно, я скажу только потому, что знаю совсем мало…
Этот русский должен оценить его твердый юмор.
Жердин сказал:
— Поберегите свое красноречие для нашего разведотдела.
Крепкий деревянный пол медленно поплыл из-под ног. Только сейчас Курт Штрекгольц понял: тут не Савойя.
— Я три дня как в России, ничего не знаю. Я прибыл из Франции. В составе моторизованной дивизии. Мне только известно, что прибыли еще несколько дивизий… — Курт смолк. Словно откусил язык. Глянул по сторонам. И опять — к Жердину: — Больше я ничего не знаю, господин генерал. Я — хозяйственник. Мне только известно, что все соединения укомплектованы полностью. Меня знакомили с передним краем на участке стоявшей рядом с нами охранной дивизии. А больше я ничего не знаю.
Немца увели. Ординарец полковника Добрынина вышел со стариком, Жердин деловито, словно от этого зависело что-то важное, выпил чашку чая, медленно, останавливаясь на каждом, оглядел командиров. Они сидели настороженные, будто ждали грома.
Генерал шумно вздохнул:
— Предполагается наше наступление, — словно перед кем-то оправдываясь, постучал костяшками пальцев: — Скоро. Возможно, вашей дивизии придется наступать фронтом на северо-запад. В таком разе предстоит форсировать Северский Донец. Табельных средств не будет. Ближайшими ночами разберите в полосе дивизии все пустующие дома…
Изменяя своему правилу молчать, подполковник Крутой мрачно сказал:
— Жаль.
— Что такое? — строго вскинулся Жердин.
Крутой не моргнул:
— Жаль, товарищ командующий, оставлять позиции. Впервые с начала войны закрепились, чтобы встретить противника, как надо. Ведь немцы готовятся наступать…
Жердин прикрыл глаза тяжелыми веками, сидел прямо и неподвижно. Полковник Добрынин видел, как дергается на виске торопливый живчик. Точно упреждая дальнейшие возражения Жердин опять постучал костяшками пальцев.
Суровцев глянул вопросительно. Добрынин согласно наклонил голову — разрешал. Видел, как подобрался подполковник, выпростал из домашнего шарфа остренький подбородок. Глаза смотрели зло и решительно:
— Товарищ командующий, мы полагаем — немцы будут наступать. Нынешний пленный — подтверждение, что противник готовится основательно. В памятной записке от третьего марта мы высказали свое мнение твердо. Нам также известно, что вы согласились с нашим мнением, у нас, таким образом, сложился единый взгляд. Военные действия летом этого года надо планировать, исходя из реальных возможностей…