Никто не думает о жизни, о смерти, потому что все, чем обычно живет человек, отошло, отлетело, пропало.
И уж конечно, никому не придет в голову мысль, правильно иль не правильно…
Старший лейтенант Веригин, — пилотка под ремнем, — с пистолетом в руке подтягивается к самому гребню окопа, царапает, крошит сапогами землю — старается поставить ногу, чтобы удобнее было подняться, оттолкнуться…
Он должен подняться первым. Сейчас все заключалось в том, чтобы подняться первому. Чтобы рота, двести человек, увидела его…
— Впере-ед!..
Никто не знал, что ровно минуту назад команду эту подал генерал-лейтенант Жердин. Он произнес это слово негромко, точно приказал самому себе. И никто не знал, кто подхватил ее первым…
— Впере-ед!..
Веригин вскочил, кинул руку с пистолетом… Во всем теле холодная легкость, в ушах пронзительный звон, и что-то рванулось из груди, из самой середки: а-а-а!..
И двести человек увидели его, старшего лейтенанта, отчаянного парня, своего в доску.
— А-а-а!..
В голове у Андрея звонко и четко, в ногах и груди — холодная пустота, а руки, кулаки налиты железной тяжестью и силой; этой силы так много, что она вырывается наружу:
— За мно-ой!..
Андрей Веригин видит, как отступил, удалился огненный шквал. Чувствует: сейчас будет самое главное.
Если артиллерия не сумела подавить…
Он знает, что бывает в таких случаях. Полтора месяца на войне, на передовой, это так много, что хватит на целую жизнь.
Рядом взметнулся косой огонь, ударило, обожгло… Вонючий дым перехватил горло.
Добежать, добраться до немецких окопов…
— За мно-ой!..
И опять, как за минуту до атаки, отшибло память и слух: не слышал собственного голоса, не видел своих солдат… Не видел, кажется, ничего. Даже спустя месяц не мог ничего как следует вспомнить и рассказать об этих вот минутах, об этих днях, об этой ужасной майской неделе.
Огненные паруса, кривые, раскосые, взлетали и раскидывали людей; солдаты ползли, ощупью отыскивали ямки, втыкались, замирали и снова ползли.
— Вперед!
Вскакивали, падали. Многие уж больше не вставали. Не шевелились…
С командного пункта дивизии видели все: как горели танки, как шла и падала пехота…
Падала и шла.
* * *
Штаб шестой немецкой армии в Полтаве шатнуло, как при землетрясении: дежурный оперативного отдела принял радиограмму. Командир четыреста пятьдесят четвертой охранной дивизии сообщал прямым текстом, что русские начали сильнейшую артиллерийскую подготовку.
Дежурный офицер закурил сигарету и перечитал радиограмму. Не может быть: русские усиленно готовятся к обороне.
Но через несколько минут позвонили из восьмого армейского корпуса и сообщили, что после интенсивной артиллерийской подготовки русские перешли в наступление. Особенно сильное давление танками и мотопехотой оказывают на венгерскую охранную бригаду генерал-майора Абта…