Он с рвением будет обустраивать державу Киевскую. Покорит соседние славянские племена: радимичей, сиверян, деревлян… заставит их платить Киеву дань. Он обложит данью даже те финские и славянские племена, что помогли ему овладеть Киевской страной — кривечей, мерю, словен… и даже сам Новгород! Будет воевать с уличами, с тиверцами… Когда иудеи-козары, которым до того платили дань сиверяне и радимичи, возмутятся, что Киев перехватил у них этот лакомый кусок, Олег пойдёт войной и на козар, разорит их поселения вплоть до Каспия… Он захватит даже Константинополь, или, как говорили на Руси, Цезарьград (сокращённо Царьград); и в знак победы собственноручно приколотит к главным вратам византийской столицы боевой личный щит; наложит на греков большую контрибуцию и подпишет с Византией очень выгодные для Киева договоры. Эта победа будет для него принципиальной — так он покажет окружающим, но в первую очередь самому себе, что он более достойный правитель Киева, нежели его предшественники: князьям Осколу и Диру не удалось завоевать Константинополь, хоть они и разрушили его околицы. О походе Дира с Осколом на Византию Олег узнает от киевских стариков; сам-то он тогда был ещё карапузом на маленьком хуторе в родной Швеции.
Вот так, в делах, заботах, походах, сражениях, пройдут тридцать лет с того дня, когда он, конунг Халги или князь Олег, убил князя Оскола.
Жеребец Кмет заржал и вывел князя Олега из задумчивости; властелин Руси вынырнул из воспоминаний о давно минувшем в современную реальность.
Несмотря на задумчивость, Олег не сбился с нужной дороги: перед ним расстилался размашистый Кирпичев яр, заросший травой, мхами и папоротниками. Восточный склон настолько пологий, что можно спуститься, не покидая седла, на коне.
Да, прошло тридцать лет, думал Олег, съезжая в овраг, и теперь я сам достиг такого же возраста, какого был убиенный мною Оскол — пятьдесят четыре года.
Лошадиный скелет выделялся на ярко-зелёном пока ещё ковре травы, как белоснежный греческий мрамор, издалека бросаясь в глаза.
Подъехал. Остановился. Пёстрый мотылёк вспорхнул с костяного лба.
— Вот это Мысь, — сказал Олег Кмету.
Жеребец отнёсся к останкам предшественницы равнодушно. Поднял хвост, извергнул из-под него навоз.
Ну, что… Ну, посмотрел… Ну, кости, ну, череп, стоило ли из-за этого аж сюда волочиться, уныло ухмыльнулся Олег. Добро, поеду обратно.
Но тут Кмет внезапно заупрямился, чего с ним раньше никогда не бывало. Игнорируя понукания наездника, он топтался возле скелета, как привязанный. Вот ещё новость! Олег ценил этого жеребца, в том числе и за исключительное послушание, а тут вдруг… Озадаченный необычным поведением коня князь растерянно зыркнул опять на останки кобылы, и ему невыносимо захотелось пнуть сапогом этот белоснежный череп.