— Не надо меня жалеть, — все еще сипло выдавила я. — Никого из нас не надо. Мы тут вообще-то не за то, что написали похабное слово на заборе, все очутились.
— Согласна, — вздохнула девушка. — Как ты? Где болит?
Везде, но это не смертельно и совсем не ново для меня. После тренировок с Лукасом, я, бывало, ощущала себя в разы похуже. Его вечный принцип — чем жестче на тренировке, тем легче в реальной драке… Я плеснула воды на голову и сделала десяток глотков, вот только они не помогли притушить жгучую боль в центре груди. На самом деле, ничего не помогало, хотя основную часть времени мне удавалось отгородиться от мыслей о нем. Но если уж накрывало, то обычно жестоко.
— Да в порядке я, — огрызнулась я на Веронику, поднимаясь на ноги. — Давай двигаться, день вечно не продлится.
Истекающий кровью Зенски простонал, уставившись на нас остекленевшим взглядом, и я отвернулась, поморщившись. Одно дело самой в ярости желать причинить кому-то вред или даже убить, но другое — наблюдать за мучениями того, кому кто-то вынес приговор и привел в исполнение. Свершение насилия отличается от наблюдения за его процессом. А может, и нет, и это я чисто загоняюсь на пустом месте или, как Крорр сказал, мысленно рисую себе ореол особенности, стараясь использовать красочки посветлее, поменьше багрового и черного. В любом случае оставаться рядом с полутрупом нет никакого желания.
— Чем ты его так приложила? — спросила Веронику уже на ходу.
Я ведь в этой чертовой пустыне не заметила ни единого камня или палки.
— Бутылками, — жизнерадостно сообщила девушка. — Он-то свою бросил вместе с рюкзаком, после того как лямку откурочил, чтобы на тебя напасть. А я подобрала, к себе засунула и… вот.
— Спасибо за помощь… хоть я и не представляю, зачем ты влезла.
— Ну, знаешь… сегодня я тебе, завтра, может, ты мне… — пожала Вероника плечами, и я, покосившись в очередной раз, не увидела на ее лице прежнего выражения туповатой беспечности. — К тому же разве так не должны поступать нормальные люди?
— Нас тут сложно назвать нормальными. Скорее уж, мы полная противоположность нормальности.
— Ну и что? Если мы вели себя гадко всю свою жизнь и даже еще буквально вчера, это совсем не значит, что не имеем права захотеть вдруг измениться. Такое происходит с людьми, Войт, я верю. Вот только что ты мерзавец, эгоист и убийца и вдруг — пуф-ф. Хочешь стать кем-то другим.
— Другим? — ухмыльнулась я, считая эти ее рассуждения полной хренью. Но кто я такая, чтобы переубеждать ее и сообщать, что люди внезапно способны меняться только в худшую сторону и никак иначе. Мой жизненный опыт утверждал именно это.