– Зачем ты прислал солдат искать меня?
– Чтобы сообщить тебе, что все вскоре случится. Сначала забьют телок. Их уже ведут в указанное место.
– А дальше?
– А дальше – нашу дочь.
– Назови ее по имени!
Я не знала, что Ифигения шла за мной, и до сих пор не знаю, как превратилась она из плакавшей, запуганной, безутешной девочки в величественную юную женщину, отстраненную, суровую, что шла теперь к нам.
– Нет нужды называть мое имя, – вмешалась она. – Мне мое имя известно.
– Посмотри на нее. Ее ты намерен убить? – спросила я Агамемнона.
Он не ответил.
– Ответь на вопрос, – сказала я.
– Многое должен я объяснить, – проговорил он.
– Сначала ответь на вопрос, – сказала я. – Ответь. А потом можешь объяснить.
– Я узнала от твоей посыльной, что ты намерен сделать со мной, – молвила Ифигения. – Не надо тебе отвечать.
– Зачем тебе убивать ее? – спросила я. – Какие молитвы ты вознесешь при ее смерти? Каких благословений попросишь себе, когда перережешь глотку своему чаду?
– Боги… – начал Агамемнон – и смолк.
– Улыбаются ль боги тем, кто убивает своих дочерей? – спросила я. – А если ветер не переменится, ты и Ореста убьешь? Не для того ли он здесь?
– Орест? Нет!
– Желаешь ли, чтоб я послала за Электрой? – спросила я. – Желаешь ли подыскать имя ее супруга и обмануть ее также?
– Прекрати! – сказал он.
Ифигения двинулась к нему, и он показался едва ли не перепуганным.
– Я не красноречива, отец, – произнесла она. – Вся сила, что есть у меня, – в моих слезах, но и слез у меня больше нет. У меня есть голос, есть тело, и я способна встать на колени и просить, чтобы не отнимали у меня жизнь раньше срока. Как и тебе, мне мил свет дня. Я первой назвала тебя отцом – и я первая, кого называл ты дочерью. Ты наверняка помнишь, как рассказывал, что придет мое время и буду я счастлива в мужнином доме, и я у тебя спросила: счастливее, чем с тобой, отец? Ты улыбнулся и покачал головой, а я прижалась к твоей груди и обняла тебя. Я грезила о том, как буду принимать тебя в своем доме, когда ты состаришься, и как мы тогда будем счастливы. Говорила тебе об этом. Помнишь? Если убьешь меня, значит, то была незрелая греза, и она тебе наверняка принесет бесконечное сожаление. Я пришла к тебе одна, без слез, неготовая. Нет во мне красноречия. Я способна лишь просить тебя простым голосом, какой уж есть, отпустить нас домой. Прошу тебя сжалиться надо мной. Прошу у отца своего о том, что ни одной дочери не должно быть нужным просить. Отец, не убивай меня!
Агамемнон склонил голову, будто обрекли его самого. К нам приближались его люди, и Агамемнон глянул на них беспокойно, а следом заговорил.