Видно, дедова смерть подействовала на Жеку самым неожиданным образом, и, прощаясь с Евгением, он повернул совсем не туда, откуда начал:
— А ты на мои похороны придешь? — И, прислушиваясь к какой-то своей давней мысли, о которой боялся до того напомнить и сам себе, утвердительно кивнул: — Ты-то придешь. И я на твои похороны приду, будь спокоен. Не надо грязи!
Разошлись удовлетворенные взаимно и разговором, и встречей, а уже заворачивая за угол дома, Жека остановился и крикнул в спину ныряющего в подъезд Евгения:
— Когда приходить-то?
Вопрос был с юмором, но завис между домами, потому что Евгений скрылся от него за дверью: и от вопроса, и от действительности, в которой, если не раздеть ее до сути, как капусту до кочерыжки, так ничего и не поймешь. Дело было еще и в чем-то другом, о чем Евгений смутно догадывался, поднимаясь к себе на этаж.
Чтобы действительность понять, нельзя сбиться с лютого реализма ни в гадкие домыслы, ни в пылкие миражи. Это кажется, что Евгений живет в бреду. Тут много неясного. Возможно, все поменялось местами и то, что раньше было верхом, теперь стало низом, и он не поднимается к себе на этаж, а опускается в подвал. Из-за чего это стало возможным?
Евгений даже остановился на площадке этажа от внезапного озарения! Из-за переполюсовки магнитного поля Земли. С Землей это уже когда-то происходило. Новая переполюсовка произошла в результате расшатавшейся напряженности поля в одно мгновение, и теперь все стало стягиваться, как железные опилки, к новому магнитному полюсу, еще до конца не ощущая значения случившегося факта. А новое обстоятельство уже очень активно влияет на действительность, хотя пока никто об этом и не знает. Люди ничего не заметили и продолжают жить в новом свете, переориентированном в другую сторону, и все их действия, желания и поступки потеряли прежнее значение и приобрели новое, к которому им еще предстоит привыкать, когда они обо всем узнают.
Но в той действительности, что зыбилась и расплывалась вплоть до полной утраты своего содержания, Евгению казалось невозможным сохранить в целости человеческую суть — что по старинке называли душой — за вычетом, может быть, самой малой ядерной части, которая не принадлежала этому миру. Остаточное, уходящее мизерное содержание этой действительности разъедало душу, как яд, в ней не стало той определенности, что одна могла поставить человеку рамки бытия. А значит, душа человека уже не могла быть испытана ни этой действительностью, ни этим миром, и сам человек превратился в подвальное существо, в Жеку-сантехника, что стоит во тьме с тусклым фонарем в руке: тут какие угодно кенты могут подойти и сбить с панталыку.