Паршуков оказался обыкновенным мужиком: четверо детей, да скотина, да двор. Лет ему было под сорок — на первый взгляд. В силе еще мужик.
— Ну, твоя правда, — уступил Федор. — Чего надо, давай пособлю.
— Ты, Михалыч, не торопись. Дорога мне ведома, а дорога, скажу тебе, из худых худая. Такие на пути большие болотья… другого берега не видать. Ну и чего мы с тобою попремся, в грязи тонуть, рисковать зряшно? Снег же сей год выпал на талую землю, вот беда. Лучше день-два переждать, пусть хоть маленько прихватит под снегом. Вообще-то перед самой войною пробивали дорогу в обход болот. На реку Пильву ходили, в деревню Ксенофонтово. Но врать не стану, по той дороге не хаживал и на рыск не пойду. Сам видишь, четверо у меня, мал мала… Придется нам по старой тянуться, через Канаву да повдоль Екатерининского канала… По зимнику аккурат выйдем на деревню Кишканчева слобода. Это уже Чердынский уезд и будет. Оттуда нам тридцать верст до Покчи, а Покча — рукой подать от Чердыни. Там до войны все купчины жили, что хлебом торговали. Там и запасы хранили. Оттудова и начнем. Спервоначалу надо нам найти знаемых людей. Да так найти, чтоб нам с тобою голову не оторвали, с нашими-то деньжищами, да… По-хорошему бы если, то надо нам погодить недельки две, чтоб морозом взялась земля. Там только Зюричские болотья тянутся верст десять…
— Нету времени ждать, Паршуков. Если завтра никак не можешь, то послезавтра уж постарайся, Иваныч. Меня, вишь, предупредили: ежели не поспешаем, то утечет хлебушек куда на сторону. Тогда нашими деньжищами в самый раз будет печку топить… А башку нам с тобою отвинтят свои же, усть-сысольские, как пить дать — отвинтят.
— За этим дело не станет, — легко согласился Паршуков. Понимал, стало быть.
Попарились назавтра. А следующим утром и тронулись. До деревни Канава добрались благополучно. Только при переходе последнего перед Канавой болота, когда уже казалось — все позади, Паршуков провалился, не сильно, сам вылез, но валенки, понятное дело, намочил и в грязище умазался, это как водится. Федор радовался, что перед дорогой не дал себя уговорить и не сменил свои бахилы на валенки. В шерстяных носках и портянках поверх носков было ноге и тепло и сухо.
От болота до избы на волоке оказалось всего-то версты две, а валенки Паршукова покрылись толстым слоем промерзшего снега и льда, стали пудовыми. В избушку Григорий Иваныч еле затащил ноги. Пришлось сушиться и приводить обутку в порядок.
А вот после Канавы бог дороги отвернулся от них. Вышли из деревни раненько, только-только синева наметилась в небе, и прошли-то всего ничего, только до ближайшей избушки на этом переходе. Пришли совсем рано, устать не успели. Но Паршуков неожиданно предложил здесь и переночевать.