— Как же теперь… обратно домой?
— Домой мне, Федя, никак нельзя. Проведать друзей, да, нужно, заеду, пожалуй, взять адреса петербургских и московских товарищей.
— Как же это… домой — нельзя?
— Нельзя, Федя. Я ведь в ваши края не по своей воле приехал. Весной прошлого года меня на поселение сюда отправили, на шесть лет. А к нефтеразведчикам я зимой попал… Вообще-то приказано мне господами жандармами жить в Весляне, может, знаешь такое село в верховьях реки Вымь? Приказано жить-поживать и носу никуда не высовывать. Но тут попросил за меня инженер Гансберг, помощники ему требовались. Жандармы раскинули мозгами — эта дыра еще хуже той, никуда, мол, не убежит. Мыслишка у меня была, да решимости не хватало одному пускаться в такой дальний путь. А тут ты подвернулся…
Из всего сказанного Федя уловил только одно: человеку приказано шесть лет жить вне дома.
— За что?!
— Как за что? За выступления против царя, Федя. Вы что тут, совсем ничего не слышали, что в России делается?
— Против царя-a?.. Как это можно, Илья?
— Можно, Федя. Если всем миром, то и это можно. А я не один. Вся наша фабрика поднялась. И еще рабочие железнодорожного депо. И разные мастерские. Несколько тысяч человек сразу. После расстрела в Петербурге по всей России рабочие выступили против царя. Ты что, про Кровавое воскресенье не слышал?
— Нет, Илья, ничего не слышал.
— И про расстрел?.. Впрочем, что я спрашиваю, и так понятно.
— Расстрел, говоришь? Илья, как это — расстрел? Что, взаправду в людей стреляли?
— Стреляли, Федя. Рабочие-то вышли к царю с петицией, с хоругвями, с женами и детьми. Защиту искали от притеснений…
— И… убили кого?
— Много убили, Федя. Сотни и сотни убитых, тысячи раненых. Говорят, площадь перед царским дворцом была кровью залита. Но на этой крови, Федя, миллионы прозрели. Теперь царь не удержится, свергнут его, обязательно свергнут.
— Как это — свергнут? Скинут, что ли? У него же армия — ого!
— А в армии кто, Федя? Те же рабочие, те же крестьяне. И солдатам откроем глаза, не станут они в своих братьев стрелять.
— И кто же глаза им откроет?
— А мы и откроем. Есть у нас партия, Федя. Царь нас боится… Мы, Федя, хотим такой жизни, чтобы простых людей не обманывали, не унижали. Другой жизни хотим, честной. Для всех справедливой…
Федя смотрел на своего спутника широко открытыми глазами. С такой смелостью и так спокойно говорит человек о том, о чем и подумать-то страшно. Илья начал неторопливо хлебать уху.
Федя покачал головой:
— А мы охотимся, сено косим, рыбу ловим и ничего не знаем. Выходит, и нам надо глаза открывать. Ну, нам-то можно, мы люди простые. А вот солдатам, Илья, навряд. Солдат служит царю и будет слушать царя. Ты же попробовал… По-хорошему сказал ему — а он, видишь… Пришлось тебе винтовку у него отбирать. — Все правильно, Федя. Будем говорить по-хорошему. А кто не захочет глаза открыть — у того отберем винтовки. Чтоб не мешали. С помощью тех винтовок царя и прогоним…