Следовало бы начать с приветствия. Но Питер выбирает именно эту фразу.
Чей голос шептал тебе на ухо.
Стайлз косится в его сторону. Бледный профиль ликана практически теряется во тьме салона, не подсвеченный ни мутным небом, ни приборной доской. Всё это кажется несколько нереальным. Они слишком отвыкли от Питера Хейла. Чего от него ожидать?
Он ведь чёртов детонатор. Вечно заряженный. Вечно на тонкой, взрывной грани.
— Кого ты пытаешься выискать во мне? — мурлычет в ответ на молчание Стайлза.
Интонации Питера ни на йоту не изменили себе. Ни на йоту за чёртовых полгода. Шесть месяцев. Сто тридцать полных суток. Полдюжины полнолуний в замкнутой клетке из камня и стекла.
— Пытаюсь понять, там по-прежнему кормят так же хреново, или… в общем, собираешься ты меня сожрать или нет. Эм. Давай договоримся, Питер, ладно? Мы все… у нас сейчас… мы все немного разучились с тобой общаться. То есть, я знаю, как это место может… менять людей.
Питер негромко посмеивается, поворачивая голову и встречаясь со Стайлзом взглядом.
— И не людей тоже, да, — бормочет Стайлз. — И не людей в том числе.
Он несколько секунд смотрит в его поблескивающие глаза, словно выискивает в них какое-то новое выражение, новый оттенок безумия, но ни черта, ни черта не находит. Поэтому нервно облизывает губы и отворачивается, уставляясь в дорогу, летящую им в лицо.
— Твоё любопытство шагает впереди тебя, Стайлз, — Питер устраивает голову на подголовник и располагается поудобнее, насколько это вообще возможно в жёстком кресле. — Хочешь выяснить, не сошёл ли я с ума за последние полгода в этом чудном месте?
— Не сошёл ли ты с ума окончательно. И что ты сделал с ними, что добился освобождения оттуда. Так рано.
— Это же не тюрьма, — произносит Питер.
— Да уж мне ли не знать.
Стайлз снова чувствует — на этот раз ухмылка исчезает с губ Питера.
Волчий взгляд скользит по лицу, как острый грифель, оставляя за собой едва заметное жжение. И Стайлз понимает.
Он находит.
Он ощущает.
Вот оно. Вот этот тонкий, почти неощутимый, почти невидимый оттенок, который впивается куда-то в кадык, под гортань, словно жалом, проникает под шкуру и зарывается в сухожилия, несётся вместе с кровотоком то ли в грудную клетку, то ли в мозг, и уже не распознать — где оно. Просто внутри. Оно внутри, и оно находит отклик.
На безумие Питера Хейла отзывается его собственная, застывшая внутри тьма.
Застывшая так глубоко, что Стайлзу на миг становится страшно. И он понимает, что Питер чёртов Хейл испытывал тот же ужас, выходя из дома Эхо. Садясь в машину. Захлопывая дверцу. Стайлз понимает, что лапы лечебницы никого и никогда не отпускают. Они отхватывают от тебя кусок, который всегда будут держать при себе. Они глотают часть тебя, словно плотоядные звери, и каждый раз, когда ты возвращаешься, подходишь достаточно близко, они норовят отхватить ещё. И упаси бог вернуться туда опять…