Пока мужик частит, Геральт смотрит на свёрток из пергамента, как на говорящее корыто. Голова с дороги отказывается впитывать мысль, что Трисс явилась в эту рыгальню из города, чтобы оставить для него подарок.
Да и… с чего бы?
Он поднимает взгляд на помятое лицо корчмаря.
— От какого «этого»?
— От бандита ентого рыжего, какого-какого! С серьгой в ухе и шрамом здоровенным на роже, будто башку ему оттяпать кто хотел. Знавал я про него, мой зять работает корчмарём в «Алхимии», так ентот… явился со своей бандой развлекаться, они мужика одного в бочку здоровую запихнули да катали по всей корчме, пока тот не помер!
— Да не помер, вроде, — негромко говорит Геральт, чувствуя, как слегка холодеет в груди, а угол рта вздрагивает в подобии неожиданной улыбки.
— Не помер, а мог бы! — знающим тоном сообщает корчмарь.
Геральт тяжело вздыхает и берёт свёрток из торопливых рук. Тяжёлый…
— Мои вещи в порядке?
— Стерёг их, аки Цербер, — важно кивает мужик.
В кармане как раз завалялась монета в пять крон. Ни туда, ни сюда. Тем более, леший на носу — доход будет. Сейчас как раз сезон, зима идёт, люди пытаются призвать добрых духов, чтобы те хранили тепло в их домах и пищу в погребах, а потом все кидаются, сломя голову, за ведьмаком — мужа зарезало, сына утопило! Проклятие на деревне! Эх, холера…
— Держи вот.
Геральт щёлкает пальцами, корчмарь на удивление ловко ловит монету в кулак и счастливо лыбится:
— Благодарствую, благодарствую!
…Это туссентское вино.
Геральт качает головой и ставит бутыль на стол.
— Очень смешно, — бормочет он и со вздохом опирается руками о столешницу. Склоняет голову и усталым движением выгибает спину, разминает плечи. Тело молит об отдыхе после долгой дороги, но голове не до отдыха.
В тишине комнаты ему кажется, что он слышит треск яблоневых полений и чувствует привкус этого вина на языке. «Самого вкусного в мире». Чёрт…
Он проводит рукой по лицу.
Ещё раз чертыхается и тяжело садится на кровать, устало закрывая глаза.
Его не было всего шесть суток. Шесть суток, пять из которых Геральт размышлял о возвращении в Оксенфурт. Без подробностей. Просто думал об этом: о корчме, о своей комнате, о неровных и грязных дорогах, о поздних закатах, вечных дождях, о том, как прижимался лбом к лошадиной морде, когда вгонял Плотве под череп лезвие или о том, как хочется снова сесть на мягкую шкуру и смотреть в огонь. Слушать негромкое дыхание около себя и ощущать присутствие человека, совершенно не располагающего к разговору по душам. Человека, чью душу он однажды вместе со своей поставил на кон в игре с самим дьяволом.