– Тебе кто позволил рыться в вещах! – на пороге возникла мать и смотрела на нее сейчас ненавидящими, злыми глазами. – Я убрала все на зиму. Как ты посмела? Без спросу!
– Мамочка! Но это же – мои туфельки! – девочка прижала необутый башмачок к сердцу. – Завтра первый мой день в гимназии. Можно я их надену?
– Надо было сначала спрашивать. Теперь – нельзя! – отрезала мать.
– Мамочка, ну, пожалуйста. Все девочки будут такие нарядные. И у меня новое платье, и передник. И портфель.
– Вот и ботинки у тебя будут новые. Скоро осень, нечего форсить.
– Мама, я не хочу те ботинки, они ужасные, – у девочки сморщилось лицо, она собиралась заплакать. – Они как для мальчика, они не идут к платью совсем.
– Они добротные и практичные. Вот-вот пойдут дожди. В них можно ходить хоть по слякоти, хоть до холодов.
– Ну, мамочка!
– Все! Мы с отцом так решили.
– Я сама спрошу у папы, – в голосе девочки послышались нотки упрямства.
– Ну-ну, спроси, – сквозь зубы отвечала мать. – А за самовольство будешь наказана. Снимай! Сидишь как клоун в одном тапке! Растрепа!
– Мамочка, за что? – девочка все-таки расплакалась.
Из соседней комнаты на ее плач прибежал мальчик, годами двумя помладше, посмотрел на сестру и обнял маму за ногу, прижавшись всем тельцем к ней.
– Мамочка, прости Рису, – тоже почти плакал он. – Прости Рису.
– Что за шум в благородном семействе? – на голоса, выйдя из столовой, пришлепал и папаша детей. – Родная, что с ними?
– Это все твое попустительство! – мать пыталась отцепить от себя пальцы ребенка. – Никакого характера! Чуть что – ноют. Ладно, эта фифа. Но он – мальчик. Ему надо вырабатывать стойкость, иметь хребет!
– Катенька, ему только восемь…, – начал было заступаться мягкотелый родитель.
– Ему уже восемь! – отрезала мать, наконец, освободившись, так что теперь дети обнялись и плакали вместе. – А твоя дочь украла туфли! Изволь взять ремень.
– Катя, что значит «украла»? Она же у себя дома.
– Давай выясним это не при детях, – жена уходила из комнаты, не оглядываясь, видимо, зная, что он не посмеет не пойти за ней. – Или прикажешь мне думать, что это я не у себя дома?
На следующий день, девочка Раиса пошла в гимназию в высоких грубых башмаках черного цвета. Они действительно не промокали, шнуровать их было очень долго и сложно, но сносу им не было. Девочки в классе еще долго посмеивались над ними. Потом она выросла, окончила гимназию, сама стала давать платные уроки, иногда помогать папе в торговле. Упрямство стало одной из черт ее характера, она проявляла его в редких, но постоянных стычках с матерью в борьбе за свою, нет, не независимость. Всего лишь – за мнение, или право, которое она почему-то считала принадлежащим ей, или просто за возможность выбора повседневных мелочей. Она вступала в «схватки», заранее зная свою обреченность. Мать всегда оставалась правой. Всегда.