– Выпей наливочки, друг мой, – Савва только что переоделся в домашний халат и теперь сибаритствовал. – И успокойся. Кто «она», куда «не явился»?
– Савва! – Лева сел за стол и взъерошил себе волосы. – Ну, ты слушаешь ли меня? Она – это Лиза!
– Лизонька? – удивленно вскинулся Савва. – Наша Лиза? Дочка Андрея Григорьевича?
– Да! Да! Да! – Лева уже исходил нервами от нетерпения. – Она писала, может быть, хотела попросить помощи. Что там у них, не знаешь?
– Да слыхал нынче, что отец ее вроде в постриг собрался. Да не поверил. Думал, завтра сам съезжу, спрошу, – Савва тоже заволновался. – А уж, коли тебе писала, то может и так? Э-эээ.. И мне он перед отъездом какие-то странные вещи глаголил. Так что может быть, может быть… Поеду. Утром же и поеду!
– Какой «утром»! – Лева не собирался уходить вовсе. – Езжай сейчас же! Узнай все, узнай, не сердится ли она на меня. Узнай что надо. Помоги, в конце концов! Девочка же столько дней одна, а я!
– Ну, так и поезжай сам, раз тебя звали! – Савва был расположен к домашнему вечеру.
– Ну, что ты говоришь, Савва! – Лева даже хлопнул по столу ладонью. – Как я явлюсь? Под ночь? Зрассьте! Без повода, к девушке, про которую теперь точно знаю, что проживает она одна нынче. Это неприлично! А ты – друг дома. Ну, придумай что-нибудь, прошу тебя. Не сиди сиднем!
– Ох, Левка! Веревки ты из меня вьешь! – Савва отодвинул графинчик с рубиновой жидкостью и посмотрел на него с сожалением. – А мне без повода, значит, можно? Э-ээээ… Ну, ничего. Повод будет! – он позвонил в колокольчик и крикнул камердинеру: – Одеваться!
***
После грозы на Выставке, Сергей не хотел видеть не только Варвару, но и вообще никого. Он с удовольствием зарылся бы в какую-нибудь нору и там зализывал бы свои раны, а они были свежими и глубокими – во-первых, было уязвлено его самолюбие, он злился, что повел себя так по-глупому, не найдя нужных слов и позиций, чтобы не уронить себя перед этой гордячкой. Он оказался застигнутым врасплох, почему-то уверен был, что встреча их невозможна, не думал о ней вовсе. Не был готов. А Лиза оказалась выдержанней него, лица не потеряла, что злило теперь Сергея сильней всего. Он-то думал, что она будет страдать, плакать, увидев его, сгорит со стыда, взгляда не посмеет поднять. А тут: «Уходите тогда Вы!». Эти слова теперь, казалось, были написаны у него на лице и видны всякому!
Где его хваленое высокомерие? Это он теперь при встрече с ней глаз поднять не посмеет, чтобы снова не опростоволоситься. Черт побери! И еще этот град, так не к месту. И его испуг. Стыдно-то как, она же видела! И квартира его еще не готова, будет только через пару дней. Уехать бы туда!