Он придумал себе головные боли, чтобы Варвара не приставала к нему, и чтобы не отвечать на вопросы об утерянных документах. На ноге расползался синяк, что было очень кстати. Мамочкина теперь хлопотала над ним, считая, что он сильно пострадал от грозы, а виной тому ее поручения к нему. Сергей притворялся больным, а уходя мыслями в собственные переживания, стонал временами по-настоящему, от досады. Раздался звонок в прихожей, принесли записку, адресованную ему.
– Положи на тумбочку, потом прочту, – слабым голосом велел он Варваре. – И ты иди, отдохни. Я, может быть, подремлю, если голову отпустит. Иди.
Как только она вышла, он тут же распечатал конверт. Писала тетка. Не требовала в этот раз, но настойчиво просила появиться дома. У сестры случились какие-то еще неприятности, как он понял, и требовалось его присутствие. Сейчас это было ему на руку. Переночует пару дней у себя, хоть никто с опекой приставать не будет. А там, глядишь, и переедет на новый адрес. Он позвонил в колокольчик и велел Геле подать одеваться. Снова прибежала Варвара, но ей он, кряхтя как радикулитный дед, сказал что-то о семейном долге и вроде как через силу отбыл. Они договорились встретиться в четверг на его новой квартире. Делами пароходства в таком больном состоянии, конечно, заниматься не стоило. Все обождет!
Сестру он застал в слезах, что было редкостью неимоверной, плакала та только от обид. Оказалось, что на музыкальный вечер, сочиненный ею собственноручно, не явился ни один из приглашенных, хотя часть гостей, особо важных и значимых в городской элите, она объездила сама. Из них отписались с извинениями всего двое. Остальные даже не посчитали нужным оповестить о своем отказе. Таня прощалась со своей репутацией болезненно, осознав всю серьезность положения. Тетка даже не корила ее больше, видя искреннее расстройство племянницы. Что можно было предпринять еще?
Можно было уехать из города и подождать, пока все несколько забудется. Но уехать Таня могла только к отцу, а это для нее было еще хуже, чем сегодняшнее положение. Тоска. Гарнизон. Домашний арест. Можно было отправить ее в сопровождении брата за границу, но про эту возможность Удальцова даже не заикалась, понимая, что вдвоем они там накуролесят так, что и уезжать уж станет некуда. Москва? Петербург? Это требовало ее собственного присутствия рядом, а пока она никак не могла оставить дела в Нижнем. Стало быть, надо пытаться делать все возможное тут, что бы хоть как-то восстановить Танино реноме. Приезд императора был таким поводом.
– Изволь вывести сестру на люди, – обратилась Гликерия Ивановна к Сергею. – Я бы сама, да завтра я должна присутствовать на ужине у губернатора, отказать нельзя. Прошу тебя. Ты же можешь пожертвовать одним вечером и сходить в театр?